Ма́нфред А́льбрехт фрайхерр фон Рихтго́фен (нем. Manfred Albrecht Freiherr von Richthofen ; 2 мая - 21 апреля ) - германский лётчик-истребитель, ставший лучшим асом Первой мировой войны с 80 сбитыми самолётами противника. Он широко известен по прозвищу Красный Барон (нем. Der Rote Baron ), которое он получил после того, как ему пришла мысль покрасить в ярко-красный цвет фюзеляж своего самолета Albatros D.V , затем Fokker Dr.I , и благодаря своей принадлежности к немецкому баронскому дворянскому сословию фрайхерр . До сих пор считается многими [кем? ] «асом из асов» .

Происхождение [ | ]

Родовой герб

Манфред Альбрехт барон фон Рихтгофен родился 2 мая 1892 года в Бреслау , Силезия (сейчас Вроцлав в Польше) в дворянской семье. Отец - Альбрехт барон фон Рихтгофен; мать - Кунигунда баронесса фон Рихтгофен, дядя - Фердинанд фон Рихтгофен . Братья - Лотар фон Рихтгофен , Болько фон Рихтгофен. Сестра - Илзе фон Рихтгофен. Двоюродный брат - Вольфрам фон Рихтгофен .

Предком Манфреда был знаменитый прусский фельдмаршал Леопольд I , герцог Анхальт-Дессау . Когда Манфреду исполнилось 9 лет, семья переехала в Швайдниц (сейчас Свидница в Польше). В молодости Манфред увлекался охотой и верховой ездой, что предопределило его выбор карьеры: по окончании кадетской школы он поступил на службу в 1-й батальон имени императора Александра III (нем. Ulanen-Regiment Kaiser Alexander III. von Russland ).

Гибель [ | ]

Подробности гибели [ | ]

Сбитый истребитель фон Рихтгофена

Личный счёт [ | ]

В течение длительного времени по окончании Второй мировой войны многие историки считали, что 80 сбитых Рихтгофеном самолётов противника - преувеличение немецкой пропаганды. Некоторые авторы заявляли, что на его счёт записывались противники, сбитые его эскадрильей или звеном. Однако, на гребне новой волны исследований мировой войны в 1990-х годах, было проведено подробное разбирательство. Исследование под руководством английского историка, опубликованное в книге 1998 года Under the Guns of the Red Baron , документально подтвердило по крайней мере 73 победы Рихтгофена - вплоть до имён сбитых им лётчиков. Вместе с неподтверждёнными фактами его личный счёт может достигать 84 побед.

Награждения [ | ]

• Знак военного летчика (Королевство Пруссия)
• Железный крест 2-го класса (23 сентября 1914) (Королевство Пруссия)
• Железный Крест 1-го класса (10 апреля 1916)
• Медаль герцога Карла-Эдуарда с мечами на ленте (9 ноября 1916) ()
• Королевский орден Дома Гогенцоллернов рыцарский крест с мечами (11 ноября 1916)
• Орден «Pour le Mérite » (12 января 1917) (Королевство Пруссия)
• Военный Орден Святого Генриха рыцарский крест (16 апреля 1917) (Королевство Саксония)
• Орден Красного орла 3-го класса с короной и мечами (2 апреля 1918) (Королевство Пруссия)
• Орден Саксен-Эрнестинского дома рыцарский крест 1-го класса (Герцогство Саксен-Кобург и Гота)
• Орден «За военные заслуги» 4-го класса с короной и мечами (Королевство Бавария)
• Орден «За военные заслуги» рыцарский крест (Королевство Вюртемберг)
• Медаль «За храбрость» (Великое герцогство Гессен)
• Крест «За верную службу» (Княжество Шаумбург-Липпе)
• Крест «За военные заслуги» 2-го класса (Княжество Липпе)
• Крест военных заслуг «За героический поступок» (Княжество Липпе)
• Крест «За военные заслуги» 2-го класса (Герцогство Брауншвейг)
• Нагрудный знак «За ранение» (1918) чёрный
• Ганзейский крест Бремена, Гамбурга и Любека
• Орден Железной короны 3-ей степени (Австро-Венгрия)
• Крест «За военные заслуги» 3-го класса с воинским отличием (Австро-Венгрия)
• Железный полумесяц (Османская империя)
• Медаль Лиакат (Османская империя)
• Медаль Имтияз (Османская империя)
• Орден «За храбрость» 4-го класса (12 июня 1917) (Царство Болгария)

В кино [ | ]

• Первый раз в кино образ фон Рихтгофена воплотил в 1929 году в фильме «».
• В известном фильме Говарда Хьюза «Ангелы Ада » () показан Штаб «Летающего Цирка» Фон Рихтгофена, а главных героев сбивает сам фон Рихтгофен (на немецком самолёте - надпись: «Rittm. von Richthofen»).
• Призрак фон Рихтгофена появляется в сериале «Настоящие охотники за привидениями ».
• Появляется в эпизодической роли в фильме «Голубой Макс » (1966).
• В фильме «Дядя Адольф по прозвищу Фюрер » () упоминается «Красный Барон».
• Считается, что главный герой мультипликационного фильма Хаяо Миядзаки «Порко Россо » () Марко Паготт списан с образа Манфреда фон Рихтгофена. Ко всему, Паготт также пилотирует самолёт, крашеный в красный цвет. Прозвище главного героя (Порко Россо) в примерном переводе означает «Красный Свин».
• В телесериале «Приключения молодого Индианы Джонса » ( -) Манфред фон Рихтгофен появляется в эпизоде «Атака ястреба».
• В фильме Месть красного барона () появляется в роли ожившего игрушечного лётчика, на протяжении всей картины преследующего своего убийцу и его семью, мстя за свою гибель.
• Фильм «Фон Рихтгофен и Браун » («Von Richthofen and Brown», Corman Company & MGM, ). Роль Рихтгофена исполнил актёр Джон Филлип Ло (John Phillip Low), а роль Роя Брауна - актёр (Don Stroud).
• Фильм «Красный Барон » (). Роль «Красного Барона» исполнил

Барон Манфред фон Рихтгофен родился в Бреслау 2 Мая 1892 года. Начал свою военную карьеру кадетом в 1909 году и после окончания курса был выпущен в 1-й Уланский полк для производства в офицеры. Получил звание Лейтенант осенью 1912 года, после чего стал слушателем Военной академии. Сам он пишет о детских годах следующее:

"До этой войны члены моей семьи фон Рихтгофен не играли никакой особой роли в военных действиях. Они всегда жили за городом - у редкого из Рихтгофенов не было своего поместья - и только совсем немногие находились на государственной службе. Мой дед и все его предки владели поместьями под Бреслау и Штригау. И только во времена моего отца один из Рихтгофенов - его кузен - стал Генералом.

Моя мать принадлежит к роду фон Шикфуссов и Нойдорфов, но и они близки по своему складу к Рихтгофенам - солдат было мало и в этой семье; большинство было аграриями. Брат моего прадеда Шикфусса погиб в 1806-м, а во время революции 1848-го сгорел один из красивейших замков нашей семьи. Самое большее, чего достигли в военном отношении Шикфуссы - это звание капитана запаса.

В роду Шикфуссов и Фалькенхаузенов - моя бабушка в девичестве была Фалькенхауз - имелось лишь два основных увлечения: верховая езда и спортивная стрельба. Брат моей матери, Александр Шикфусс широко прославился своими результатами в стрельбе по всей Африке, Цейлону, Норвегии и Венгрии.

Отец мой практически первым из обеих семей избрал поприще профессионального военного. В самом раннем возрасте он поступил в кадетский корпус, а потом служил в 12-м Уланском полку. Он был, на удивление, добросовестным солдатом, но потом у него начались проблемы со слухом, и он вынужден был уйти в отставку. Слух у него испортился из - за того, что спасая одного из своих подчинённых, который тонул, отец вымок совершенно, но не хотел уйти с поста, несмотря на мороз и мокрую одежду...

В самом начале войны я уже потерял 6-х кузенов, и все они служили в кавалерии.

Меня самого назвали Манфредом в честь моего дяди, служившего в мирное время адъютантом Его Величества и командиром Гвардейского корпуса. Во время войны он стал командующим кавалерийским корпусом.

Когда я родился, 2 Мая 1892 года, отец мой служил в 1-м Кирасирском полку в Бреслау. Потом мы переехали жить в Клейнбург, и первые 9 лет я получал домашнее воспитание. Потом на год меня отправили в школу в Швайднице, а уж после определили кадетом в Вальштатт. В Швайднице все относились ко мне, как к родному, и, став кадетом, я вступил в 1-й Уланский полк.

Мой брат, Лотар [ Лотар фон Рихтгофен (1894 - 1922) - воевал вместе со старшим братом. Сбил 40 самолётов ] , тоже один из летающих Рихтгофенов, удостоенный "Ordre pour le Merite". Младший же мой брат всё ещё находится в кадетском корпусе и с нетерпением ждёт, когда сможет приступить к настоящей военной службе. Сестра моя, как и все женщины нашей семьи, ухаживает за ранеными.

Маленьким мальчиком 11-ти лет попал я в кадетский корпус. Конечно, это было немного рано, но так решил мой отец. Моего желания никто не спрашивал.

Для меня оказалось очень тяжёлым переносить всю строгую дисциплину училища и в точности исполнять приказы. Получаемым наставлениям я тоже не очень - то внимал. Учиться мне не нравилось, и я делал только минимум, чтобы как - нибудь отделаться. На мой взгляд, неправильно было делать больше, чем просто достаточно, и потому я трудился как можно меньше. Последствием этого стало то, что мнение учителей обо мне было очень невысоким. Но с другой стороны мне очень нравился спорт; особенно я любил гимнастику, футбол, и прочие подвижные игры. Я прекрасно выполнял все упражнения на брусьях и получал за это немало разнообразных призов от командования.

А особенно имел я склонность ко всякого рода опасным шалостям. Например, в один прекрасный день мы с приятелем Франкенбергом взобрались на знаменитую Вальштаттскую колокольню и привязали к концу шпиля мой носовой платок. Я до сих пор прекрасно помню, как трудно было отрицать свою причастность к этому. Спустя 10 лет, приехав к моему младшему брату в тот же Вальштатт, я увидел, что злополучный платок так и развевается высоко в небе.

А Франкенберг, насколько я знаю, стал первой жертвой этой войны...

Гораздо больше мне нравился институт в Лихтерфельде. Там я не чувствовал себя настолько изолированным от мира и понемногу начал жить более человеческой жизнью. Мои самые счастливые воспоминания о Лихтерфельде связаны со спортивным соперничеством с принцем Фредериком Чарльзом. Чарльз выиграл у меня много призов в беге и футболе, поскольку тело моё ещё не было столь совершенно натренировано, как у него...

Разумеется, мне очень хотелось попасть как можно скорее в армию. Сразу же по сдаче экзаменов (после Пасхи 1911 г.) я был начислен в 1-й Уланский полк императора Александра III. Я сам выбрал этот полк, квартировавший в моей любимой Силезии, где им уже имел некоторые знакомства и связи...

Мне очень нравилось служить в моём полку: что может быть лучше для молодого человека, чем кавалерия!..

О времени моей учёбы в Военной Академии скажу лишь вкратце. Это время очень напоминает мне времена кадетского корпуса, и воспоминания эти не самые приятные...

Осенью 1912 года я получил эполеты. И когда меня стали называть Лейтенантом, чувство было удивительное.

Мой брат Лотар является Лейтенантом 4-го драгунского полка, перед войной он закончил Военную Академию, получил офицерское звание при самом начале войны и начал её кавалеристом, так же, как и я. О его службе в то время я ничего не знаю, поскольку сам он никогда о ней не рассказывал...

Зимой 1915-го он внял моим советам и перешёл служить в воздушные силы. Сначала он стал наблюдателем, а спустя год и пилотом. Работа наблюдателем является отличной тренировкой и опытом, особенно для истребителя. В Марте 1917-го он сдал третий экзамен и влился в мою эскадрилью..."

Когда началась Первая Мировая война, его полк был направлен на Восточный фронт, и там Манфред фон Рихтгофен был прикомандирован к 155-му пехотному полку. Когда он вернулся на Западный фронт, то был определён в 6-й армейский корпус и награждён за боевые заслуги Железным крестом 2-го класса.

В конце Мая 1915 года произошло одно незначительное, но имевшее большие последствия событие - измученный бездельем под Верденом, Рихтгофен, тогда Лейтенант кавалерии, написал рапорт командующему:

"Ваше превосходительство! Я отправился на войну вовсе не для того, чтобы реквизировать сыр и яйца, а совершенно для иных целей!"

Поначалу над ним посмеялись, но потом вняли желанию молодого Лейтенанта, и он был зачислен в авиацию. Точно так же поступил впоследствии и младший брат Манфреда фон Рихтгофена - Лотар.

Принятый в авиацию в Мае 1915 года, Рихтгофен прошёл подготовку на наблюдателя в FEA 7, в Кёльне, а затем в FEA 6, в Гроссенхайне. Как полностью подготовленный наблюдатель, он вернулся на Восточный фронт, поступив в FA 69. Сам он вспоминает об этом так:

"...Я прибыл в Гроссенхайн, откуда отправился на фронт. Я торопился, чтобы прибыть туда как можно скорее, и всё время боялся опоздать из - за какого - нибудь внезапного окончания Мировой войны. На 3 месяца меня должны были направить на курсы пилотов, а за эти 3 месяца могут заключить мир! И мне никогда не придётся повоевать лётчиком! А уж в своих способностях наблюдателя, я, отслуживший в кавалерийской разведке, совершенно не сомневался. И посему я был очень счастлив, когда узнал, что меня посылают в единственное место, где сейчас шла настоящая война - меня послали в Россию.

А про Маккензена говорили с восторгом, что он прорвал русские позиции под Горлице, и я присоединился к его армии как раз в то время, когда она брала Раву Русскую. Проведя день на авиабазе, я отправился в знаменитую 69-ю эскадрилью. Поначалу я, конечно, был совсем дурачком, даже при том, что пилотом у меня был такой ас, как лейтенант Цоймер".

Книга Рихтгофена написана в конце 1917 года, когда понятие "ас", впервые появившееся в боях под Верденом, уже было широко в ходу. А в описываемые дни не только не существовало понятия "ас", но ещё и не было лётчиков, сбивших не менее 5 самолётов.

В России Рихтгофен был определён в 69-ю эскадрилью, базировавшуюся в Галиции. Он летал в качестве наблюдателя на двухместном "Альбатросе".

В первых числах Августа 1915 года русскими войсками была оставлена Варшава, 19 Августа сдалась крепость Новогеоргиевск, 22 Августа - крепость Ковно. К 30 Августа русские войска отходят на линию Гродно - Свислочь - Пружаны - верховье реки Ясельда.

1 Августа - 51-й пехотный прусский полк прорывает предмостные укрепления Ивангорода; штурм предмостных укреплений был произведён согласно плану, разработанному на основании данных фотосъёмок разведки, произведённой 64-м авиаотрядом. Вслед за этим была произведена интенсивная бомбардировка с воздуха русских штабов, вокзалов, аэродромов и артиллерийских батарей для взятия Брест - Литовска. В эти дни здесь летал на разведку в качестве наблюдателя и Манфред фон Рихтгофен. В своих воспоминаниях он пишет:

"Мы решили поменять место посадки и искали, на какой луг сядем. Отыскивая поляну получше, чтобы не травмировать машину, полетели в направлении Брест - Литовска. Русские повсюду отступали. Вся местность горела. Это была захватывающая дух прекрасная картина! Мы решили проследить направление вражеских колонн и для этого полетели над горящим городом Вишнице. Гигантское облако дыма на высоте примерно 2000 метров позволяло нам всё же продолжать полёт, поскольку для того, чтобы лучше видеть, мы летели на высоте всего 1500 метров. На секунду Хольк заколебался. Я посоветовал ему облететь облако, что заняло бы не больше 5 минут. Но Хольк решил поступить совершенно по - иному, ведь опасность всегда привлекала его больше всего на свете. Он решил прорваться через облако!

Я тоже пришёл в восторг от этой идеи, особенно интересно её осуществление с таким храбрецом, как Хольк! Но наша любовь к приключениям стоила нам дорого. Как только аэроплан полностью втянулся в дымовое облако, нас закачало. От дыма, выжимавшего из глаз слёзы, я ничего не видел. Воздух становился всё горячее и горячее, а под нами бушевало только море огня. Неожиданно аэроплан потерял равновесие и стал падать, беспрерывно крутясь. Мне пришлось изо всех сил уцепиться за борта, иначе я просто выпал бы в этот ад. Но в тот же момент я взглянул на Холька и вернул своё мужество, поскольку прочитал на его лице железную уверенность. Правда, я успел ещё подумать о том, как глупо будет умереть смертью героя столь бессмысленно.

Потом я спросил Холька, что он думал в тот страшный момент, и он ответил просто - никогда не испытывал более неприятных ощущений.

Мы были приблизительно уже в 500 метрах над горящим городком, но то ли благодаря уменью пилота, то ли благодаря Высшей Воле, то ли и тому и другому вместе взятым, аэроплан внезапно вынырнул из дымного облака. Наш славный "Альбатрос" выправился и снова потянул вперёд, как ни в чём не бывало. Но с нас уже хватило приключений, и мы решили не искать новое место посадки, а вернуться на старую и притом как можно быстрее. Мы всё ещё находились над русской территорией и всего лишь на высоте 500 метроы, как через 5 минут я услышал, что Хольк за моей спиной чертыхнулся: "Мотор сдает". А надо сказать, что Хольк понимал в моторах не больше, чем в котлетах из конины, а я и того меньше. Знал я только одно - если мотор заглохнет, нам придётся приземлиться у русских. Итак, одна неприятность сменилась другой.

Нет ничего хуже, как совершить вынужденную посадку на чужой территории, особенно в России. Русские ненавидили лётчиков, и если они их ловили, то убивали. Это был единственный риск войны в России, поскольку своих лётчиков там не было... ну, скажем, почти не было.

Я убеждал себя, что русские под нами уходят, но поглядев вниз, обнаружил, что они стреляют по нам из пулемётов; выстрелы раздавались, как лопающиеся в огне орехи.

Внезапно мотор заглох вообще - очевидно, в него попали. Мы спускались всё ниже и ниже, кое - как протянули над лесом и приземлились на брошенной артиллерийской позиции, которая ещё вчера вечером принадлежала русским, как я рапортовал в штаб.

Я сказал об этом Хольку, мы выпрыгнули из аэроплана и попытались скрыться в близлежащем леске, где могли хотя бы как - то защищаться. У меня был пистолет с 6 обоймами, у Холька - ничего.

Остановившись в леске, я вытащил бинокль, увидел бегущего к аэроплану солдата и пришёл в ужас от того, что на нём было кепи, а отнюдь не остроконечный шлем. Я был уверен, что это русский. Но когда он подбежал поближе, Хольк закричал от радости, поскольку солдат оказался гренадером прусской Гвардии. Оказывается, наши войска снова штурмовали эту позицию на рассвете и смяли сопротивление русских.

Всё лето 1915 года я оставался в эскадрилье, участвовавшей в прорыве Маккензена от Горлице к Брест - Литовску. Я был очень юным наблюдателем и практически ни о чём не имел никакого представления.

Как в кавалерии военная жизнь состоит из разведки и рекогносцировок, так и в авиации приходится делать то же самое, только на гораздо больших территориях..."

Немецкое наступление в России постепенно выдохлось. 21 Августа Рихтгофен вновь был возвращён во Францию и направлен в Brieftauben Abteilung Metz под в Остенде - под этим кодовым названием скрывалась дальнебомбардировочная авиачасть. Там он встретил своего старого знакомого - Цоймера.

В начале Сентября он отправляется в испытательный полёт на новом двухмоторном самолёте, который поначалу все называют просто "Grossflugzeuge" - большой самолёт [ Примечание: В германские авиачасти поступили первые пробные тяжёлые двухмоторные самолёты, построенные немецкой фирмой AEG (Allgcmcinc Elcktrizitacts Gcscllschaft, Berlin - Всеобщая Электрическая Компания) - AEG G.I. ] . Сам он пишет об этом так:

"В одном из полётов мы оказались далеко над морем. Наш аэроплан имел теперь два мотора, и мы экспериментировали с новым рулевым механизмом, который, как все утверждали, может позволить лететь по прямой даже при одном работающем моторе.

И вот тогда - то я вдруг увидел внизу, но не на воде, а под водой, судно. Это было забавно. Когда море спокойно, то действительно можно видеть почти до дна. Конечно, не на глубину в 25 миль, но на несколько сотен ярдов [ 1 ярд равен 3 футам или 0,9144 м, 1 миля равна 1,852 км ] - точно. И моё предположение о том, что корабль плывет не по воде, а под водой, оказалось истинным, хотя поначалу мы очень сильно в этом сомневались. Я сказал о моём открытии Цоймеру и мы спустились ниже, чтобы окончательно удостовериться. Я, конечно, не великий знаток морского дела, но всё же смею утверждать, что это была субмарина. Но какого государства? Этот сложный вопрос мог быть разрешён только специалистом, да и то не всегда. Различить под водой цвета - дело нелёгкое, а флага на судне не было. Кроме того, подводные лодки вообще ходят без опознавательных знаков. У нас была с собой пара бомб, и я долго думал, бросать их или нет. Нас с лодки, конечно, не видели. Мы могли летать прямо над ней без всякого для себя риска и дожидаться, пока она не всплывёт на поверхность. Тогда можно было бы и уронить наши яйца.

AEG G.II из состава Brieftauben Abteilung Ostende, на котором в Сентябре 1915 года
Рихтгофен летал с пилотом оберлейтенантом Георгом Цоймером [ Georg Zeumer ].
Самолёт показан выкрашенным в Field Grau, но он вполне мог быть и жёлтым.

Так мы летали до тех пор, пока я неожиданно не заметил, что вода из аппарата охлаждения постепенно испаряется. Мне это не понравилось, и я сообщил об этом напарнику. Лицо у него вытянулось, и мы поспешили домой. Тем не мене мы находились в 12 милях от берега и могли бы залететь ещё дальше. Мотор начал работать медленнее, и я уже приготовился к непредвиденному холодному купанию. Но ура, гип - гип ура, мы дотянули до берега! Наш огромный круглобокий, как яблоко, аэроплан дотянул на одном моторе и новом рулевом механизме. Мы достигли берега и умудрились приземлиться в гавани без особых трудностей".

25 Сентября 1915 года после артподготовки, начавшеймя 22 Сентября, французские войска атаковали германские позиции в Шампани и Артуа и за 2 дня продвинулись на несколько километров.

10 Октября 1915 года Манфреду предложили вылететь самостоятельно и он согласился, повредив на посадке аэроплан. А через 2 дня, несмотря на насмешки коллег, но благодаря страсти и усердию он научился управлять крылатой машиной. Его заметили, и после формальной подготовки (взлёт, посадка, элементарные маневры) юный барон к концу года сдал 3-й и последний экзамен на звание пилота.

Бои в Шампани продолжались до 20 Октября, в Артуа до 13 Октября. Вспоминает Манфред фон Рихтгофен:

"Приятные дни в Остенде скоро миновали, поскольку разгорелась битва за Шампань, и мы вылетели на фронт, чтобы помочь нашим войскам своими огромными аэропланами...

Однажды я летел с Остеротом, у которого аэроплан был много меньше моего. Мили за 3 перед фронтом мы столкнулись с двухместным "Фарманом". Он позволил нам приблизиться, и первый раз в жизни я увидел своего воздушного противника буквально лицом к лицу. Остерот умело летел прямо бок о бок с ним, давая мне прекрасную возможность стрелять. Может быть, поначалу он нас просто не заметил и начал стрелять только тогда, когда у меня заело винтовку. Выпустив весь запас пуль (около 100), я не поверил своим глазам, вдруг обнаружив, что мой враг круто уходит вниз нелепыми спиралями. Я проводил его глазами и постучал по шлему Остерота, чтобы привлечь и его внимание. А враг всё падал и падал и, наконец, рухнул в огромную воронку. Аэроплан воткнулся носом в землю, а хвост указывал прямо в небеса.

Судя по карте, он упал в 3-х милях от линии фронта - значит, мы посадили его на вражеской территории. А жаль, так бы я официально записал себе одну победу. Но как бы то ни было, я был горд своим успехом - ведь я его всё - таки подбил! И мне было всё равно, поверят мне или нет".

Победой, или, точнее, "засчитанной победой", являлась "заявленная победа", которая получила официальное подтверждение. Для подтверждения требовалось свидетельство других лётчиков, наземных наблюдателей, разведки, либо "вещественное доказательство" в виде куска сбитого самолёта или фотографии места падения. Во всех странах требования для подтверждения побед были в общем одинаковы, хотя встречались и некоторые отклонения от "генеральной линии" (например, совсем не доверять лётчикам).

В Первой Мировой войне самую "разветвлённую" систему учёта побед разработали англичане. Их лётчики, в зависимости от результата боя, могли заявить о победе одной из нескольких категорий: Destroyed ("уничтожен"), в случае, если наблюдался удар самолёта о землю (Crash) или он разрушался в воздухе (Broken Up); Destroyed in Flames ("уничтожен в огне"), если противник загорался; Out Of Control ("потерял управление"), то есть "вроде бы сбит, но падения никто не видел", в эту категорию включались не только беспорядочно падающие самолёты, но и те, что отвесно пикировали на небольшой высоте; Drived Down ("ушёл со снижением"); Forced To Land ("принуждён к посадке"). Если последнее случалось на своей территории, то самолёт указывался как Captured ("захваченый"). В Палестине экипажи двухместных истребителей "Бристоль F2B Файтер" нередко добивали бомбами или пулемётным огнём самолёт противника, совершивший вынужденную посадку. В этом случае победа значилась как Forced To Land & Destroyed, что являлось полным аналогом термина Destroyed.

Официальными сокращениями для побед были (в том же порядке, что и в предыдущем абзаце): Des, Des (Fla), ООС, DD, FTL, Capt и FTL (Des). Из них собственно победой считались Des, Des (Fla), ООС и Capt. "Ушедшие со снижением" в качестве победы не засчитывались, а "принуждённые к посадке" шли в зачет только в случае пленения или последующего уничтожения самолёта наземными войсками.

Часто случалось так, что победу одерживали в группе, в таком случае записывали каждому из участников по одной победе. Но этому правилу следовали не всегда. В некоторых случаях победы записывали не всем участникам боя, а одному или нескольким лётчикам, внесшим максимальный вклад. Подобная практика существовала не только в британской авиации.

Победы, одержанные экипажами разведчиков и бомбардировщиков, записывались следующим образом: лётчик получал все победы, а летнаб только те, что сбил сам. Но это было исключительной особенностью Королевской авиации, во всех остальных странах и лётчику и стрелку засчитывали одни и те же победы.

Во Франции использовалась более строгая система учёта побед: таковыми считались самолёты, упавшие на территории победителя, либо за линией фронта, но лишь в том случае, если их падение подтверждалось "независимыми свидетелями". Принуждённые к посадке засчитывались только в случае пленения (уничтожения). Самолёты, чьё падение не подтверждалось, считались "правдоподобно сбитыми" и учитывались отдельно, хотя обычно о них упоминали только как о "множестве правдоподобно сбитых" в дополнение к "достоверно сбитым".

Французская система была самой распространённой на фронтах Первой Мировой войны, безо всякого изменения её использовали бельгийские и румынские лётчики. В России, Италии и Австро - Венгрии использовались её слегка модифицированные варианты. В этих странах победы не делили на достоверные и правдоподобные, они либо были, либо нет. Ещё одним отличием было то, что австрийцы всегда засчитывали как победы "принуждённые к посадке", вне зависимости от того, на чьей стороне фронта приземлилась подбитая машина.

Позже всех вступили в войну Соединенные Штаты, которые при создании своих ВВС пользовались в основном французским опытом, более того, первая американская боевая эскадрилья была переведена из состава французской армии. Поэтому и в деле подтверждения побед они следовали тем же стандартам.

В полном объёме все вышеизложенные правила действовали не с самого начала воздушной войны, а только после введения соответствующих стандартов, в некоторых странах - неписаных. В Великобритании это произошло весной 1916 года, во Франции и Германии - в конце 1915 года, а в остальных странах - летом 1916 года. До того англичане и французы засчитывали все победы, включая FTL, DD и "правдоподобные", а в Германии и России, в противоположность этому, не засчитывали самолёты, упавшие за линией фронта, даже если их падение отлично наблюдалось.

К началу Октября 1915 года на Восточноевропейском театре фронт стабилизировался; русские войска занимали фронт в 1300 км. Германский стратегический план - разгром и выведение из войны России, не был ими выполнен. Русские вырвались из клещей и добились фронтального отхода в желательном для них направлении. В этом месяце для поддержки Сербии союзниками был создан Салоникский фронт.

"Дружище Цоймер раздобыл себе моноплан "Фоккер", и мне снова пришлось плыть одному в волнах житейского моря. Битва в Шампани разгоралась всё сильнее. Французы стали опережать нас, и мы были вынуждены создать истребительную эскадрилью. 1 Октября 1915 года мы выехали для её создания".

"Сидя в вагоне - ресторане, за соседним столиком я увидел молодого и незначительно выглядевшего Лейтенантика. И не было бы смысла о нём упоминать, если бы не тот факт, что он тогда был единственным лётчиком, сбившим не один, а целых 4 вражеских аэроплана. Имя его упоминалось во всех донесениях. И я имел на него большие виды именно в связи с его опытом. Мне - то в этом решительно не везло, как я ни старался.

И потому мне ужасно хотелось узнать, как Лейтенант О. Бёльке добивается своих побед.

Скажите, как вам это удаётся? - наконец спросил я.

Кажется, он очень удивился и рассмеялся, хотя спрашивал я его совершенно серьёзно.

Да это просто, - в конце концов, ответил он. - Я подлетаю совсем близко, хорошенько прицеливаюсь, и он, естественно, падает..."

Заметим, что на этот момент 4 сбитых самолёта противника - абсолютный рекорд на всех фронтах. На втором месте, в тот момент, были французы Гарро и Жильбер - по 3 самолёта. На третьем - француз Брокар, имевший 2 победы. По одному самолёту сбили русские пилоты Нестеров, Казаков, Ткачёв, а также француз Гийнемер и сам Манфред фон Рихтгофен. Борьба за первенство ещё только разгорается, и она вся впереди.

В Марте 1916 года Рихтгофен прибыл в KG 2, находившуюся на участке фронта под Верденом. Хотя Рихтгофен был пилотом двухместных машин, он иногда делал вылеты на одноместном "Фоккере", но его первая победа, которую ему не засчитали, поскольку жертва упала на французской территории, была одержана им (как указывалось выше) на двухместном разведчике. Там он стал учиться воздушному бою уже как пилот.

Однако французская и английская промышленность не заставили себя ждать и весной этого года на фронт стали поступать новые улучшенные "Ньюпоры-11" с пулемётом над верхним крылом биплана и "Де Хевиленды". Лёгкий британский биплан DH.2 стал достойным соперником немецкому истребителю и 25 Апреля записал на свой счёт первую победу над "Фоккером".

Вспоминая о тех днях Рихтгофен пишет:

"Первый раз в официальном коммюнике я был упомянут 26 Апреля 1916 года, хотя и без фамилии - просто полёт. Я установил на своём аэроплане [ Примечание: Рихтгофен летал в это время на "Альбатросе С.III" ] пулемёт таким же образом, как они стояли на "Ньюпорах", и был весьма горд такой идеей. Народ вокруг смеялся, поскольку сооружение выглядело, конечно, примитивным, но я не обращал внимания, и очень скоро получил возможность доказать практическую пользу своего приспособления.

Я столкнулся в небе с "Ньюпором", который вёл явно такой же новичок, как и я, судя по его идиотским действиям. Когда я ринулся ему навстречу, он стал удирать да ещё и отстреливаться. Я вовсе не собирался ввязываться в бой, но подумал, что интересно будет посмотреть на последствия, если я тоже начну сейчас стрелять. Я полетел за ним, приблизился на максимально близкое расстояние и начал стрелять из своего пулемёта короткими очередями и прицельно. "Ньюпор" взмыл вверх и пошёл кругами.

Поначалу мы оба с наблюдателем думали, то это один из тех трюков, которыми всегда пользуются французы, но трюки всё не прекращались. Кружась, вражеский аэроплан стал опускаться всё ниже, и, наконец, мой наблюдатель заколотил меня по шлему и заорал:

Поздравляю! Он падает!

Аэроплан этот упал в лес за фортом Дуомон и скрылся среди деревьев. Стало ясно, что я его подстрелил, но снова на другой стороне фронта. Тогда я вернулся и честно доложил:

У меня была стычка, и я подбил "Ньюпор".

На следующий день я прочитал о своих действиях в коммюнике. Конечно, я ужасно возгордился...

Коммюнике от 26 Апреля 1916 года гласило: "Две летающие машины противника были сбиты в воздушном бою над Флери, к югу и к западу от Дуомона".

Следует отметить, что Рихтгофен описывает здесь свою 2-ю воздушную победу, которая также как и первая не вошла в окончательный счёт его подтверждённых побед.

В Августе 1916 года благодаря усилиям Освальда Бёльке, национального героя Германии и её лучшего лётчика на тот момент (19 побед), были сформированы первые 7 боевых эскадрилий истребителей из одноместных машин. Когда Освальд Бёлке отбирал пилотов в свою истребительную эскадрилью (Jasta 2), он добился перевода в неё и Рихтгофена.

"Ясту 2" - охотничью команду из 12 самолётов - сформировали 10-го числа, а 17 Сентября её пилоты проивели первый боевой вылет. Открыл свой счёт и Рихтгофен, за что получил "Кубок победы", который вручался немецкому пилоту за первую официальную победу. В боевом донесении он указал:

"Виккерс № 7018. Двигатель № 701. Пулемёты № 17 314, 10 372.

Возле Виллер Плауш, 11:00, осуществляя боевое патрулирование, я обнаружил в направлении Камбрэ шрапнельные разрывы. Поспешив туда, я встретил группу вражеских самолётов, которую и атаковал сразу же после 11:00. Выбрав в качестве цели последнюю машину, я выстрелил несколько раз с близкого расстояния (10 метров). Внезапно винт вражеского аппарата остановился. Машина стала планировать вниз, и я преследовал её, пока не убил стрелка, который не переставал стрелять до последнего момента. После этого противник начал снижаться по крутой дуге. На высоте около 1200 метров его стал сопровождать второй немецкий самолёт, который атаковал мою жертву до тex пор, пока она не достигла земли, a затем произвёл посадку возле английского самолёта.

Погодные условия: Ясное утро. К середине дня появились отдельные облака.

Барон фон Рихтгофен".

Здесь следует отметить, что германская система подсчёта побед составляла строгие правила. По ним было невозможно разделить победу на двоих пилотов, но любые претензии на неё рассматривались "вышестоящей инстанцией" и победа присуждалась кому-то одному из них.

В своей книге воспоминаний он более подробно описал этот поединок:

"Во всех битвах мы испытывали свои пулемёты. Незадолго до этого мы получили новые аэропланы ("Альбатрос" D.II), и на следующий же день Бёльке стал летать с нами. Все мы были, в общем, новички, успехов у каждого мало, и всё, что вещал нам Бельке являлось для нас прямо - таки божественным откровением. А сам Бёльке каждый день за эту последнюю неделю "подстреливал на завтрак", как он говорил, одного - двух англичан.

Истребитель Albatros D.II (сер.№, возможно, D481/16), Jasta 2, осень 1916 г.

17 Сентября стоял с самого утра прекрасный сияющий день, и ожидалось, что англичане проявят достаточно сильную активность. Перед вылетом Бёльке повторил свои инструкции, и мы в первый раз полетели эскадрильей под предводительством великого лётчика, за которым были готовы слепо пойти куда угодно. Оказавшись над линией фронта, мы сразу увидели вражескую эскадрилью, летевшую в направлении Камбрэ. Конечно, первым её заметил Бёльке, поскольку он даже видел лучше, чем простые смертные. Скоро мы поняли его маневр и стали стараться действовать буквально след в след Бельке. Всем было ясно, что первый экзамен нам предстоит сдать перед ясными очами любимого учителя.

Мы неуклонно сближались с противником. Избежать нас он не мог, мы просто перехватили его, находясь между ним и фронтом. То есть, если они захотели бы вернуться, то им всё равно пришлось бы прорываться сквозь нас. Мы посчитали машины противника - их оказалось 7. Нас же только 5. Все англичане летели на крупных двухместных бомбардировщиках, и, спустя несколько секунд, начался наш воздушный танец. Бёльке приблизился к первому англичанину, всё ещё не стреляя. Я последовал его примеру, а за мной и остальные. Самый ближний ко мне англичанин летел на большом аэроплане, раскрашенном тёмными пятнами, и не сомневаясь больше, я прицелился и выстрелил. Он тоже, я - в ответ, и оба промазали. Борьба началась, и мне приходилось всё время заходить сзади, поскольку пулемёт мой мог стрелять только вперёд, его же пулемёт мог разворачиваться и стрелять по всем направлениям.

К тому же англичанин был явно не новичок, поскольку он сразу почувствовал, что настал его последний час, как только я зашёл к нему сзади, но я - то ещё не знал, что в такой позиции я подстрелю его совершенно точно! Тогда же я мог только гадать, собью или нет? Между этими двумя чувствами - большая разница. Только когда сбит один, другой, третий противник, появляется, наконец, уверенность.

Но мой англичанин завертелся, затрясся и пошёл писать вензеля. Мне тогда и в голову не приходило, что остальные английские лётчики могут сейчас броситься на помощь товарищу, я думал только о том, что противник должен рухнуть. Должен - и всё, что бы ни произошло дальше. И этот желанный момент настал. Противник потерял меня из виду и полетел вниз почти отвесно, я же через секунду уже висел у него на хвосте и давал короткие точные очереди из пулемёта. Я подлетел настолько близко, что стал уже опасаться, как бы не врезаться в англичанина, но тут его пропеллер вообще остановился; я разнёс его мотор в клочья. Противник неминуемо должен был сесть, будучи не в силах дотянуть до своих. Его раскачивало во все стороны, и тут же что - то случилось с лётчиком. Наблюдателя вообще не было видно, и пулемёт молчал. Вероятно, я убил наблюдателя, и он рухнул со своего сиденья.

Англичанин опустился неподалёку от расположения нашей эскадрильи. Я сделал то же самое, но был так возбуждён, что чуть не размазал свой аэроплан о землю. Оба наши аэроплана стояли рядом. Я ринулся к англичанину, краем глаза заметив, что к нам бегут наши солдаты. Подойдя поближе, я убедился, что мои предположения оказались верными: я разнёс ему мотор в клочья, а пилот и наблюдатель получили множественные ранения. Наблюдатель умер тут же, а лётчика отправили в ближайший лазарет. Я уважил память павшего врага, водрузив камень на его красивой могиле.

Когда я вернулся, Бёльке и компания уже завтракали и весьма удивлялись тому, что я пропал. Тогда я с гордостью доложил, что сбил англичанина, и все закричали от радости, тем более, что я был не единственным победителем в тот день. Как обычно, Бёльке тоже подстрелил себе на завтрак очередного англичанина, и все остальные тоже.

Замечу, кстати, что с тех пор ни одна английская эскадрилья не залетала так далеко под Камбрэ, пока там находилась эскадрилья Бёльке".

23 Ноября 1916 года Рихтгофен одержал свою 11 победу, сбив самолёт DH.2 английского майора Леноя Хаукера, лучшего на тот момент пилота Великобритании (подробная статья о нём, написанная Алексеем Сергиенко, помещена в виде отдельного приложения ; оригинал статьи находится на сайте - "http://www.aviahobby.ru").

"23 Ноября 1916 года я сбил ещё одного англичанина, и ужасно возгордился, когда узнал, что сбитый мной противник прямо - таки настоящий английский Иммельман.

Ещё судя по характеру нашего боя, я сразу понял, что мне попался настоящий ас. В тот день я просто полетел на охоту и скоро заметил трёх англичан, которые явно занимались тем же. Я видел, что замечен, и поскольку имел в тот день сильное желание подраться, решил не лишать и их подобного удовольствия. Летел я низко и стал потихоньку ждать, пока какой - нибудь из моих английских дружков ринется на меня сверху. Действительно, спустя какое -то время один из них так и сделал, зайдя мне в хвост. Сделав несколько выстрелов, он прекратил это занятие, потому что я дал резкий крен вправо.

Он всё пытался зайти мне в хвост, а я соответственно ему, и так мы кружили друг за другом, как сумасшедшие на высоте около 3000 метров.

Сначала мы раз 20 провертелись влево, потом раз 30 вправо, каждый хотел оказаться сзади, и скоро я понял, что на этот раз мне достался далеко не новичок. Он и не собирался покидать поле боя и управлял своей машине легко и блестяще. Однако мой аэроплан оказался более лёгким на подъём, и мне, наконец, удалось зайти выше и сзади моего вальсирующего партнёра.

Тем не менее, спустившись на высоту 2000 метров, я ничего толком не добился, но тут мой противник раскрыл свои карты - ему надо было уходить. А ветер благоприятствовал мне, поскольку он относил нас всё ближе и ближе к нашим позициям. Наконец, мы очутились над Бапомом, в полумиле от наших окопов. Мой нахальный визави был полон оптимизма и, спустившись на высоту 1000 метров, весело помахал мне крылом, словно говоря: "Ну, как поживаешь, дружище?"

Круги, которые мы описывали, становились всё уже и под конец сузились чуть ли не до 50 метров, и я мог как следует рассмотреть своего врага, следя за каждым движением его тела. Если бы не его шлем, то мне было бы прекрасно видно даже выражение его лица.

О, мой англичанин оказался отличным спортсменом, но и его постепенно начинало припекать. Теперь ему уже приходилось выбирать только между двумя возможностями: приземлиться на немецкой территории или улететь за линию фронта. Конечно, он попытался проделать последнее, потратив немало времени на то, чтобы обмануть меня всяческими петлями и прочими трюками. Засвистели вокруг моей головы и первые пули, хотя до этого мы оба воздерживались от выстрелов.

Спустившись ниже метров на 50, он попытался уйти от меня резким зигзагом, при котором, как известно, стрелять наблюдателю очень неудобно. Это и был мой самый любимый момент. Я погнался за ним, варьируя свою высоту от 50 до 30 метров и беспрерывно стреляя. Англичанин неизбежно должен был рухнуть, но мой заевший пулемёт едва не лишил меня моего успеха.

Англичанин всё - таки грохнулся в 100 метрах от наших окопов, и выстрелил себе в голову. Его пулемёт вырыли из земли, и теперь он украшает моё жилище".

Манфред фон Рихтгофен у своего истребителя "Альбатроc D.II", осень 1916 года.

Находясь в составе эскадрильи Jasta 2, барон одержал 16 побед, за что 12 Января 1917 года был награждён высшей немецкой наградой - орденом за храбрость "Pour le Merite" ("За заслуги перед Отечеством").

Назначенный 2-мя днями позже командиром Jasta 11, Рихтгофен 23 Марта был повышен в звании до Обер - лейтенанта, а уже 6 Апреля стал Риттмайстером (соответствует Капитану). С этого времени самолёты аса были окрашены (целиком или частично) в ярко - красный цвет. Вот что пишет об этом сам Рихтгофен:

"Случилось так, что я взял да и покрасил свой аэроплан в удивительный ярко - красный цвет, в результате скоро все сходу узнавали мою красную птицу. Услышал о ней и противник.

Сражаясь как - то на совсем другом участке фронта, я сумел подстрелить двухместный "Виккерс", который мирно фотографировал наши артиллерийские позиции и потому у моего друга - фотографа, увы, не осталось времени на защиту. Ему осталось только поспешить посадить свою машину на твёрдую землю, поскольку она проявляла все признаки близкого пожара, и мы даже хором закричали: "Он смердит!"

По - человечески я даже испытывал к своему противнику жалость - я вовсе не хотел, чтобы он разбился. К тому же, он, наверное, был ранен, поскольку ни разу по нам не выстрелил.

На высоте около 4000 метров, неполадки в моторе вынудили приземлиться и меня, причём, весьма резко - в результате чего получилось, что мой противник приземлился гораздо мягче, чем я, его победитель; я умудрился врезаться в траншею и перевернуть машину.

Англичане, крайне изумлённые моим падением, приветствовали меня как настоящего спортсмена, но всё ещё недоумевали, почему я упал, поскольку ни одного выстрела по мне они действительно не сделали. Это были первые англичане, которых я посадил на землю живыми, и поэтому мне даже доставило удовольствие поговорить с ними. Я спросил их, видели ли они мой аэроплан в воздухе раньше, на что один из них ответил:

О, да! Я отлично знаю вашу машину! Мы называем её "Красненький".

Истребитель Albatros D.III Манфреда фон Рихтгофена, весна 1917 года.

В это время Рихтгофен летал на "Альбатросе D.III". В Сентябре 1917 года он пересел на новый "Фоккер Dr.I", сразу, как только эта машина прибыла на фронт. Впоследствии за окраску своей машины он получил прозвище "Красный барон", к которому почти неизменно прибавлялось "непобедимый". К 1918 году для немцев он был национальным героем, а для союзников - самой большой проблемой в воздухе. Кайзер наградил его крестом за храбрость с персональной дарственной надписью и австрийским военным крестом от императора Франца - Иосифа. Его эскадрилья "Летающий цирк", прозванная так англичанами за пёструю раскраску истребителей, наводила на союзников ужас.

Вот что пишется в предисловии к английскому изданию книги Рихтгофена - "Der Rote Kampfflieger" ("Красный военный летчик"), 1917 года:

"Истребительная эскадрилья Рихтгофена, называемая у немцев "Ягдштаффель", поначалу была известна как "Летающий цирк", ибо даже удивительный отряд знаменитого Бёльке не мог достигнуть в своих действиях такой сплочённости, как подразделение Рихтгофена.

Члены "Яшты" порой пускались в авантюрные операции в количестве от 12 до 15 машин во главе с маленьким "Альбатросом" своего командира, окрашенным в пронзительно - яркий красный цвет. Остальные тоже разрисовывали свои самолёты, как кому захочется. Была машина с жёлтым носом, синим корпусом и зелёными крыльями, была бледно - голубая снизу и чёрная сверху, была в полоску, была в пятнышко.

И в бою они вытворяли такое, что действительно было под силу лишь совершенным акробатам. Кроме того, эскадрилья передвигалась по фронту как самостоятельное подразделение, появляясь в самой гуще боёв, или нападая на наших разведчиков. Одну неделю они летали над Верденом, на следующей уже воевали на севере Арраса, ещё через несколько дней - на Сомме. Но, как правило, они работали на Британском фронте. Видя эти арлекинские цвета, курбеты и представления по два раза на дню, мы прозвали их "Бродячим цирком Рихтгофена" (von Richt-hofen"s Traveling Circus)".

Конечно, Рихтгофен уделял внимание только раскраске своих машин. Он придавал большое значение техническим данным истребителей и в первую очередь скороподъёмности и вертикальной маневренности. "Главное в воздушном бою - вертикальная скорость". В этой формулировке Рихтгофена заключён смысл активной наступательной тактики. Захват высоты, атака с пикирования и снова уход на вертикаль. Так Рихтгофен одержал большинство своих блестящих побед. Только за Апрель 1917 года он сбил над Аррасом 21 самолёт противника, а пилоты его эскадры - ещё 68. Недаром англичане называли этот месяц "кровавым Апрелем".

Бой английского экипажа с Манфредом фон Рихтгофеном.

В Марте 1917 года в истребительную эскадрилью Рихтгофена "влился" его младший брат Лотар. В этом месяце братья одержали несколько блестящих побед, но были и не очень удачные вылеты. Об одном из них вспоминает сам Рихтгофен:

"Летя с эскадрильей, я вдруг заметил противника, который теперь тоже летал только эскадрильями. Это все произошло над нашими артиллерийскими позициями по близости от Линса, то есть достаточно далеко, а нет ничего более возбуждающего, чем видеть противника, когда до сражения остаются считанные минуты. Я даже думаю, что в такие мгновения лицо моё немного бледнело, но сказать это с точностью не могу - зеркала с собой у меня никогда не было. Мне нравится это чувство опасности, поскольку оно сильно стимулирует поведение. Итак, ты видишь врага. Ты видишь целую эскадрилью. Ты считаешь вражеские машины и быстро рассчитываешь условия боя. Очень многое зависит в этом случае от направления ветра, куда он тянет машину - к фронту или от фронта. Например, однажды я подстрелил англичанина и сделал этот фатальный выстрел над английскими позициями, но ветер был настолько силён, что английский аэроплан приземлился не у своих, а как раз рядом с нашим наблюдательным воздушным шаром, так что мне повезло...

Нас было пятеро, англичан в 3 раза больше. Они летели, как мошкара. Расстроить такой порядок в таком скоплении машин - дело непростое, и одному аэроплану это не под силу. Это тяжело даже для нескольких, особенно, если имеется такое численное превосходство, как было в тот раз. Но, тем не менее, мы чувствовали такое воодушевление, что совершенно не сомневались в победе. На войне всегда главное высокий боевой дух, нападение, порыв, и бой в воздухе - не исключение. Правда, наши противники, наверное, думали точно так же, что я сразу и отметил про себя. Заметив нас, они построились кругом и атаковали, теперь нам пятерым надо было глядеть в оба. Мы сбились в тесный кружок и приготовились к приближению английских джентльменов.

Я внимательно смотрел, не поспешит ли какой - нибудь из них и не оторвётся ли от компании. Ага! Вот и нашёлся дурачок, который так и сделал. Теперь добраться до него было легко, и я сказал себе: "Этот пропал". Громко закричав, я ринулся на него и подлетел совсем близко. Он в ответ тут же открыл беспорядочную стрельбу, что говорило только о том, что господин нервничает. Тогда я снова сказал себе: "Давай, голубчик, стреляй! Всё равно промахнёшься". Он стрелял из какого - то неизвестного мне оружия, но всё равно мазал. Мне казалось, что я сижу перед гигантским кипящим котлом, и в этом было мало приятного. Правда, англичане всегда стреляют много из своих дьявольски отличных пулемётов, и мы более или менее привыкли к ним. Привыкнуть ведь можно решительно ко всему. Кажется, в тот момент я даже громко рассмеялся, но скоро получил за это хороший урок. Приблизившись к англичанину почти вплотную, то есть на 100 метров, я приготовился стрелять, прицелился и дал несколько пробных очередей. Пулемёт был в порядке и мысленно я уже видел своего противника падающим.

Возбуждение несколько улеглось. В таком положении надо оставаться очень спокойным, собранным и постоянно иметь в виду, что и тебя тоже смогут сбить. Однако воздушного боя без возбуждения всё - таки не бывает - просто ему должна быть мера, ибо без меры ты непременно совершишь ошибку или, хуже того, ошибки, и никогда никого не собьёшь. Но спокойствие - дело привычки. Во всяком случае, в тот раз ошибки я не сделал. Я приблизился к англичанину и стал стрелять прицельно, будучи полностью уверенным в своём успехе. Я просто верил в него.

Но едва расстреляв 10 лент, я неожиданно услышал чудовищный грохот, что - то ударило в мою машину. Затем мне стало ясно, что меня подбили. В тот же момент я почувствовал опасный запах бензина и увидел, что повреждён мотор. Это, конечно, заметил и англичанин, поскольку начал стрелять с удвоенной силой. Мне пришлось оставить его, уйдя резко вниз. Инстинктивно я выключил мотор и, надо сказать, весьма вовремя. Когда пробит бензобак, и дьявольская жидкость уже струиться по ногам, существует весьма реальная опасность пожара. А там и взрыв мотора в 150 лошадиных сил, и так уже горячего до красноты. Если хотя бы одна капля бензина попадет туда - аэроплан вспыхнет.

Машина моя оставляла в воздухе тонкое светлое облачко, а я уже хорошо знал, что это значит на примере моих противников. Появление такого облачка - первый знак приближающегося взрыва. Я же находился на высоте 3000 метров и до приземления мне оставалось ещё ого - го! Но заботою Провидения, мотор вдруг заглох, и теперь я даже не понимал, с какой скоростью опускаюсь вниз. Однако скорость была очень приличной, поскольку я даже не мог высунуть головы без того, чтобы меня не отшвырнуло обратно плотной струёй воздуха.

Вскоре я потерял своего врага из виду - единственное, что я успел заметить, были мои оставшиеся 4 товарищей, которые продолжали бой. Слышна была оживлённая перестрелка. Неожиданно я заметил вспышку ракеты. Было ли это вражеским сигналом? Такое вряд ли могло случиться, да и свет был слишком ярок для простой ракеты. Должно быть, это вспыхнул какой - то аэроплан, но чей?! Кажется, наш... но нет, слава Господу, горит аэроплан врага! Кто же подбил его? Не успел я ответить на этот вопрос, как увидел ещё одну машину, падающую прямо перпендикулярно земле, и вращающуюся точно так же, как и я сам, но затем неожиданно вернувшую равновесие. Аэроплан летел теперь прямо за мной. Вероятно, у такого же "Альбатроса" были и такие же повреждения.

Я уже находился на высоте около 300 метров и должен был высматривать место для посадки. Теперь такие непредвиденные посадки обычно заканчиваются аварией, но тогда дела обстояли проще [ Примечание: Эта фраза свидетельствует о том, как существенно изменялись самолёты в это время всего за пару месяцев. Книга написана Рихтгофеном во время летнего отпуска в 1917 году ] . Я нашёл луг, не очень большой, но всё же достаточный для моих целей. К тому же, он был очень удачно расположен неподалеку от дороги Хенин - Литар. Там я и собирался сесть.

Всё пока шло нормально, и меня терзала только одна мысль, что же произошло с моим товарищем?

Как оказалось, он приземлился в нескольких километрах от моего луга.

У меня было достаточно времени, чтобы изучить повреждения; аэроплан оказался пробит в нескольких местах, а выстрел, заставивший меня выйти из боя, пробил бензобак. Теперь у меня не было ни капли бензина, да и сам мотор был прилично попорчен пулями. Жаль, это был очень хороший мотор!"

В середине Марта 1917 года Германское командование начинает отвод войск на предварительно подготовленные позиции Зигфрида. Этот неожиданный отход германских войск нарушил планы союзников, заставив их произвести перегруппировку армий. Однако общая идея наступательной операции Нивеля осталась в силе. Главному удару должен был предшествовать удар англичан у Арраса. Обратимся вновь к записям Рихтгофена:

"Название "позиция Зигфрида" известна в Германии каждому юноше. К тому времени, когда мы выдвинулись на эту позицию, активность в воздухе возросла до немыслимых пределов. Мы позволяли противнику оккупировать наши территории, которые были уже полностью эвакуированы, но не отдавали ему ни пяди наших воздушных пространств. Истребительная эскадрилья, натасканная Бёльке, гонялась за англичанами, которые тоже отчаянно бились за воздушное пространство, и нам удавалось удерживать их в рамках только ценой чудовищных усилий. Это было время, когда свою жизнь отдал за родину даже принц Фредерик Чарльз".

К тому времени, когда Рихтгофен писал эти строки он сам уже стал, согласно его же определению, "мясником". А ещё в начале этого года он думал немного иначе:

"Я никогда не стремился сбить сразу двоих; когда один падал, я был вполне удовлетворён, и только много, много позже я превратился действительно в мясника".

Тем временем, на Западноевропейском театре войны продолжалась трагическая гонка технических достижений авиапромышленников. Если в 1916 году техническое совершенство самолётов только ещё начало играть решающее значение, чему свидетельством гибель замечательного британского пилота Л. Хоукера, то в этом году оно начинает принимать воистину угрожающие размеры. На "Альбатросе D.II", появившемся в конце 1916 года, улучшили обзор, а D.III, появившийся в начале 1917 года, был ещё быстрее и скороподъемнее. Преимущества одной стороны вылились в трагедию для другой - Апрель 1917 года именовался союзниками не иначе, как "кровавый". Средняя продолжительность жизни пилота союзников не превышала тогда трёх недель. Вот что пишет о тех днях сам Рихтгофен:

"2 Апреля 1917 года был жарким днём для моей эскадрильи. Гром и лай пулемётов слышен был даже в моей квартире и становился всё сильнее.

Я ещё валялся в постели, когда в комнату ворвался ординарец и крикнул: "Англичане!" Совершенно сонный, я выглянул в окно и увидел, что мои товарищи окружили аэродром плотным кольцом и стоят задрав головы. Выскочив из постели и кое - как натянув форму, я бросился к своему "Красненькому", который был уже выведен из ангара и готов к старту. Мой механик знал, что я не упущу такой замечательный случай, и поэтому всё было уже готово. Я натянул унты и залез в машину.

Я вылетал последним, товарищи мои были гораздо ближе к неприятелю, и я очень боялся, что добыча ускользнёт у меня из рук и мне останется только смотреть на битву со стороны.

Неожиданно один из наглецов попытался спикировать на меня. Я позволил ему подойти поближе, и тут началась превесёлая кадриль. Мой противник, двухместный истребитель, то ложился на спину, то кувыркался, но я быстро почувствовал своё превосходство и понял, что он от меня не уйдёт.

Среди какой - то секундной передышки я обнаружил, что дерёмся мы с ним вдвоём и, следовательно, победа достанется тому, кто спокойней, кто лучше стреляет и кто сохраняет более ясный ум в момент опасности. Скоро я загнал его под себя, практически не пользуясь пулемётом. Мы находились примерно в 2-х километрах от линии фронта, и я думал, что он хочет сесть. Но ошибся. Неожиданно, когда англичанин был всего в нескольких десятках метров от земли, он снова почти отвесно взмыл вверх и попытался таким образом уйти от меня. Это не входило в мои планы, я бросался в атаку на такой небольшой высоте, что боялся задеть колёсами за деревья и крыши домов лежащей внизу деревеньки. Англичанин защищался до последнего, и в самый последний момент я ощутил, что мотор мой пробит. Но упустить врага! Он должен упасть!

Англичанин стал резко уходить вправо, прямо к домам, но шансов у него было уже мало, и это был, скорее, шаг отчаянного мужества, чем реальной защиты. Он дрался, как лев, хотя, на мой взгляд, вся эта храбрость смахивала больше на глупость. Это был именно тот случай, когда надо понимать различие между энергичностью и идиотизмом. Он всё равно должен был сесть, но предпочёл почему - то расплатиться за свою тупость жизнью.

В воздушном бою главное заключается вовсе не в умении владеть всевозможными трюками, а только в личных способностях и энергии лётчика. Он, конечно, должен знать, как крутить все эти петли, но это умение ещё никоим образом не гарантирует ему сбитых аэропланов врага. Я считаю, всё заключается именно в агрессивном духе, а дух этот сильнее всего именно у нас, немцев. И потому мы всегда имеем превосходство в воздухе.

У французов характер иной. Они любят устраивать ловушки и атаковать врага исподтишка. Это в воздухе, разумеется, делать трудно, ловятся на такую удочку только новички - ведь аэроплан в воздухе не спрячешь. Невидимых аэропланов до сих пор не придумали. Но порой, галльская кровь, естественно, всё равно проявляет себя, и французы яростно атакуют. Увы, боевой дух французов - всего лишь лимонад, в нём нет крепости.

Англичане же, наоборот, как заметил кто - то, всё - таки ближе нам по крови. Они спортсмены по природе, и в полётах тоже видят лишь спорт. Они получают наслаждение от идеально выполненной петли, переворотов на спину и выполнения прочих трюков на радость наблюдающих из окопов солдат. Все эти упражнения могут произвести впечатление на публику стадионов, но на войне, к счастью, цениться совсем другое. Война требует высочайшей подготовки, а не курбетов в воздухе. И потому кровь английских лётчиков так часто капает прямо с неба.

Bristol F2A сбитый Манфредом 5 Апреля 1917 года.

Мне очень понравилась работа моего "Красненького" этим утром и, довольный, я вернулся домой. Товарищи ещё не вернулись, но потом были очень удивлены, когда за завтраком я рассказал им о моём 32-м трофее. В этом бою один молоденький Лейтенант также сбил свою жертву, и потому мы все были особенно веселы и стали готовиться к новым сражениям с удвоенным энтузиазмом. Только потом я пошёл и привёл себя в порядок, а до этого не было даже времени. Тут же ко мне пришёл Лейтенант Вернер Фосс из эскадрильи Бёльке и мы много болтали. Фосс перед этим сбил свой 23-й аэроплан, и стоял теперь в списке сразу за мной. Он и по сей день один из самых серьёзных моих конкурентов.

Когда он стал уходить, я предложил полететь вместе с ним на какое - то расстояние, и мы отправились кружным путём через фронты. Погода портилась, и найти ещё какую - нибудь забаву мы даже не рассчитывали.

Под нами стояли плотные облака, местности Фосс не знал и стал потихоньку нервничать. Над Аррасом мы встретились с моим братом, который тоже служил в моей эскадрилье и тоже потерял дорогу домой. Он присоединился к нам, тотчас узнав меня по цвету моей машины.

Неожиданно мы увидели приближающуюся к нам эскадрилью, и мне сразу пришла в голову мысль - вот летит мой 33-й голубчик. Но несмотря на то, что англичан было в 3 раза больше и находились они над своей территорией, они предпочли не ввязываться в бой. Тогда - то я в первый раз подумал, что, может быть, мне всё - таки лучше перекрасить свою птичку. Однако мы их всё - таки догнали - хорошо, что наши аэропланы могут развивать такую скорость!

Я оказался к противнику ближе всех и тут же атаковал его в хвост. С удовольствием видя, что он принимает сражение, я увидел ещё с большим удовольствием и то, что товарищи его бросили, а значит, мне предстояла новая дуэль. Этот бой очень напомнил тот, что произошёл утром, противник ловко выкручивался, демонстрировал прекрасное знание приёмов и, к моей досаде, отлично стрелял. Всё это стало мне ясно очень скоро.

Но мне на помощь пришёл удачный ветер, который потащил нас обоих к нашим позициям, и мой противник смекнул, что всё не так просто, как ему казалось. Он нырнул и скрылся в облаке, считая себя практически спасённым.

Но я нырнул за ним и, к своему счастью, обнаружил, что попал прямо к нему и, что ещё лучше, чуть сзади. Я открыл огонь, правда, без особого толку, хотя, в конце концов, мне удалось попасть, судя по замеченному мною беловатому облачку бензина. Враг должен был сесть из - за полной остановки мотора.

Но он оказался упрямым парнем и не хотел признать, что игра проиграна. Если бы он продолжал стрелять, то я просто убил бы его, поскольку тем временем мы уже опустились на высоту в 300 метров. Однако англичанин продолжал защищаться точно также как его соплеменник сегодня утром. Он боролся до самого приземления, а когда он уже почти сел, я пролетел над ним в нескольких метрах, чтобы проверить убил я его или нет. И что же, вы думаете, сделал этот подлец?! Он схватился за пулемёт и пробил дырку в моей птичке!

Потом Фосс говорил мне, что если бы подобное произошло с ним, то он непременно убил бы лётчика прямо на земле, да и я действительно должен был так сделать, поскольку официально англичанин не сдался. Но он оказался одним из немногих счастливчиков, спасших свою жизнь".

"29 Апреля к нам должен был приехать отец, о чём он объявил нам с братом заранее. Отец тогда служил комендантом в одном маленьком городке в окрестностях Лилля, и таким образом, жил не очень далеко от нас. Я даже иногда встречался с ним во время своих полётов.

Знаменитые асы - братья Рихтгофен.

Он хотел приехать на 9-часовом поезде, но прибыл на аэродром уже в 8:30 - мы только что успели вернуться с задания. Брат первым вылез из машины и приветствовал старика словами: "Доброе утро, отец. Я только что сбил очередного англичанина". Сразу после него я повторил в точности все движения и слова брата. Было видно, что отец очень доволен и счастлив. Наш отец не из тех, кто трясётся за своих сыновей, наоборот, он скорее захотел бы залезть в аэроплан да помочь нам пострелять. Мы позавтракали вместе и снова вылетели.

Тем временем воздушное сражение разыгралось прямо над аэродромом. Отец следил за боем с начала до конца с большим интересом. К сожалению, мы не принимали в нём участия.

К аэродрому прорвалась английская эскадрилья, которая была встречена нашими аэропланами - разведчиками. Вдруг одна машина закувыркалась, но потом выправилась и заскользила вниз уже в нормальном положении. Увы, это оказался наш аэроплан.

Англичане улетели. Наша машина явно имела повреждения, но приземлилась почти правильно, пытаясь сделать это непосредственно на аэродроме, хотя свободного места было слишком мало для такого гиганта, и, кроме того, поверхность была пилоту незнакома. А земля, надо сказать, была у нас не совсем ровная. Все бросились к самолёту и с сожалением обнаружили, что один из лётчиков, стрелок, убит. Такой спектакль был для отца внове и очень его расстроил.

Но для нас день обещал быть замечательным. Погода по - прежнему оставалась ясной, а зенитки отовсюду продолжали стрелять, что говорило о множестве находящихся в воздухе вражеских аэропланов.

Ближе к полудню мы вылетели ещё раз. И мне опять повезло, я подстрелил второго англичанина за день. Наш комендант вновь обрел хорошее расположение духа.

После я немного поспал и снова стал свеж и бодр. Тем временем Вольф умудрился посадить ещё аэропланы и с эскадрильей, и в одиночку. Ещё одного скушал и Шэфер. После полудня мы с братом, Шэфером, Фестнером и Альменрёдером полетели опять.

Первый послеполуденный полёт оказался неудачным. Второй - лучше. Мы очень быстро встретили вражескую эскадрилью, но, к несчастью, они летели гораздо выше нас, так что мы ничего не могли сделать. Мы, правда, попытались подняться до них, но неуспешно, и вынуждены были отпустить их нетронутыми. Тогда мы полетели вдоль линии фронта, брат рядом со мной и впереди остальных. Неожиданно я заметил 2 вражеских артиллерийских аэроплана, приближающихся прямо к нам самым наглым и провокационным манером. Я махнул брату, и он тут же понял мои намерения. Мы шли бок о бок, набирая скорость, и каждый из нас знал, что он сильнее врага. Было здорово, что мы могли полностью полагаться друг на друга - это вещь в бою принципиальная. Ты должен верить в своего партнёра по сражению.

Брат первым добрался до врага и первым атаковал, а я занялся вторым. В последний момент я быстро оглянулся, чтобы проверить, нет ли поблизости третей машины - нет, мы были одни и могли сражаться с врагом с глазу на глаз. Скоро я вышел к своему с удобной стороны, дал несколько точных коротких очередей и машина англичанина развалилась на куски. Никогда не выпадало мне столь быстрого успеха!

Наблюдая за падающими обломками, я, однако, не упускал из виду и брата. Он чуть ниже меня всё ещё вел бой.

У меня образовалось время посмотреть на сражение, и должен признаться, что я и сам не смог бы вести его лучше, чем брат. Он стремился за противником, как волк и они хищно кружили вокруг друг друга. Неожиданно вражеский аэроплан стал опускаться, что является явным признаком попадания. Вероятно, лётчик был ранен в голову. Машина стала падать, а крылья её разламываться в воздухе. И этот аэроплан упал почти рядом с моим. Я подлетел к брату, мы поздравили друг друга, махнув рукой, и улетели, весьма довольные своим делом. Здорово, когда ты можешь летать вместе с родным братом и, кроме того, воевать столь удачно!

Тем временем остальные машины эскадрильи наблюдали за нашим спектаклем, но, конечно, не могли нам помочь, поскольку бороться в воздухе приходится один на один. Если лётчик наметил себе цель, то другим незачем ему помогать. Они могут только смотреть и защищать его спину, иначе его могут атаковать сзади.

Мы полетели дальше и поднялись на приличную высоту, поскольку и там можно было встретиться с членами антирихтгофенского клуба. Нас, то есть наши алые прекрасные машины было видно издалека, а тем более в мощном солнечном свете. Мы летели близко друг к другу, поскольку знали, что наши английские друзья никогда не прочь подкараулить нас. И точно, они появились, но к несчастью, опять гораздо выше, так что нам ничего не оставалось, как самим ждать их атаки. Знаменитые трипланы "СПАД" [ Примечание: на самом деле самолёты "СПАД" - бипланы ] были действительно отличными машинами, но, тем не менее, качество аэроплана значит ещё далеко не все. Все зависит от того, кто сидит в этом аэроплане. Англичане начали осторожную игру, но пока ещё не кусались. Мы решили атаковать их со своей стороны. В ответ мы увидели: нет, спасибо. Какого же чёрта было выставлять против нас эскадрилью, а потом просто взять и показать хвост?!

Правда, один из них всё же сохранил лицо и обрушился на нашу последнюю машину. Сражение было принято, несмотря на невыгодность позиции. Если хочешь заниматься торговлей, то прежде всего надо готовить себя к желаниям покупателей. Словом, мы все выстроились в круг, но англичанин всё сразу же понял и улетел.

Другой попытался сыграть такую же штуку и со мной, но я тут же поприветствовал его плотным огнём двух моих пулемётов. Он попытался уйти, резко упав вниз, но это движение оказалось роковым для него; он оказался подо мной, а всё, что находится в воздухе подо мной, особенно, если это аэроплан одноместный и к тому же истребитель, можно считать потерянным. Он не может зайти мне в хвост - и дело кончено...

У моего противника на сей раз была отличная скоростная машина, но, увы, он не долетел до английских окопов. Оказавшись над Ленсом, я начал стрелять, но начал слишком рано. Таков был мой трюк: не попасть в него я хотел, а лишь напугать и заманить. Он купился и начал летать кругами, что позволило мне приблизиться. Я пустился в свой обман и во второй, и в третий раз, и каждый раз мой дурачок всё кружился, а я подбирался всё ближе.

Манфред и Лотар фон Рихтгофены. 1917 год.

Скоро я приблизился к нему почти вплотную и прицелился очень тщательно. Выждав момент, когда оказался всего в 50 ярдах, я нажал сразу обе гашетки. Послышался лёгкий шипящий звук, явно говорящий о том, что пробит бензобак. Потом я увидел яркое пламя, и мой милорд исчез где - то внизу.

Это была 4-я победа за день. У брата тоже оказалось двое. Оказывается, отец приехал на истинный пир. Радость его была неописуема.

Вечером я пригласил гостей, среди которых оказался и мой друг Ведель, служивший поблизости. Мы действительно устроили пир. Два брата сбили 6 англичан за один день! Это же целая эскадрилья! И я понял, что англичане окончательно лишили нас своих симпатий".

Вечером того же дня, имея на счету 50 сбитых самолётов, Манфред фон Рихтгофен был вызван в Главный штаб. Несмотря на запрет до прибытия в штаб участвовать в боевых действиях, он успевает до отъезда сбить ещё 2-х англичан за следующие 2 дня.

"В полдень мы прибыли в Главный штаб и были сердечно встречены товарищами, с которыми я когда - то был знаком и которые теперь работали в самой святая святых. Мне искренне жаль этих несчастных растратчиков чернил. В войне они не видят и половину её прелести. Первым делом я отправился к Эриху фон Гепнеру - командующему Воздушными Силами.

Наутро настал великий момент встречи с Гинденбургом и Людендорфом, правда, мне пришлось их немного дожидаться. Мне трудно описать свою встречу с этими Генералами, из которых сначала я разговаривал с Гинденбургом, а уж потом с Людендорфом. Чарующее чувство охватывает тебя в кабинете, где вершатся судьбы мира, но всё же я был очень рад, когда вырвался из святая святых и получил приглашение на завтрак к Его Величеству. Это был день моего рождения, и кто - то явно сообщил об этом ему. Он поздравил меня первым делом с моими успехами, а уж потом с 25-летием. Он вручил мне и маленький подарок по этому случаю.

До этого времени я, конечно, не мог и представить, что в свое 25-летие буду сидеть по правую руку от Генерала полевого маршала Гинденбурга и даже буду упомянут в его речи. А на следующий день я обедал уже с Её Величеством, для чего приехал в Гомбург. Её Величество тоже поднесла мне подарок, а я был счастлив показать ей, как взлетает аэроплан. Вечером я снова оказался у Гинденбурга".

Его счёт побед рос, и когда в Июне 1917 года был сформирован первый в Германии истребительный полк (Jagdgeschwader I) 4-эскадрильного состава (Jasta 4, 6, 10 и 11), его командиром стал 25-летний Манфред фон Рихтгофен.

6 Июля он был ранен в голову в бою против 20-й эскадрильи (20 Sqdn), но уже 25 Июля вернулся в строй. Манфред фон Рихтгофен получил практически все награды, которые мог получить лётчик, - их было слишком много, чтобы все здесь перечислить.

Albatros D.V из состава Jasta 11, осень 1917 года.
В кабине - ротмистр Манфред фон Рихтгофен.

В середине Марта в эскадрилью Рихтгофена прибывает Эрнст Удет. Вот как он пишет о тех днях в своих воспоминаниях:

"Я прибываю в расположение группы в 10 часов и уже в 12 я вылетаю на свою первую вылазку с эскадрильей № 11. Кроме неё, в группе эскадрильи 4, 6 и 10. Рихтгофен сам ведёт в бой № 11. Он лично испытывает каждого нового человека. Нас пятеро, Капитан во главе. За ним Юст и Гуссман. Шольц и я замыкаем. Я в первый раз лечу на "Фоккере - триплане". Мы скользим над рябым ландшафтом на высоте 500 метров. Над развалинами Альбера, прямо под облаками висит RE.8, британский корректировщик артогня... Мы идём немного ниже, но он по всей очевидности нас не замечает, продолжая описывать круги. Я переглядываюсь с Шольцем. Он кивает. Я отделяюсь от эскадрильи и лечу к "Томми", захожу на него спереди снизу и стреляю с короткой дистанции. Его двигатель изрешечён пулями... Он тут же кренится и рассыпается на куски. Горящие обломки падают совсем недалеко от Альбера. Через минуту я возвращаюсь в строй и продолжаю полёт в сторону вражеских позиций. Шольц снова кивает мне, коротко и счастливо.

Но Капитан уже заметил моё отсутствие. Кажется, что он видит всё. Он оборачивается и машет мне. Ниже справа идёт древняя римская дорога. Деревья всё ещё голые и сквозь ветки мы видим колонны на марше. Они идут на запад. Англичане отступают под нашими ударами. Прямо над верхушками деревьев скользит группа "Сопвич Кемел". Возможно, они прикрывают эту старинную римскую дорогу, одну из главных артерий британского отступления. Я с трудом успеваю всё это рассмотреть когда красный "Фоккер" Рихтгофена ныряет вниз и мы следуем за ним. "Сопвичи" разлетаются в разные стороны как цыплята, завидевшие Ястреба. Только одному не уйти, тому самому, который попал в прицел Капитана. Всё это происходит так быстро, что никто потом не может точно вспомнить. Все думают на секунду, что Капитан собрался его протаранить, он так близко, я думаю, не дальше 10 метров. Затем "Кемел" вздрагивает от удара. Его нос опускается вниз, за ним тянется белый бензиновый хвост и он падает в поле рядом с дорогой, окутанный дымом и пламенем.

Рихтгофен, стальной центр нашего клиновидного строя, продолжает пологое снижение к римской дороге. На высоте 10 метров он несётся над землей, стреляет из обоих пулемётов по марширующим колоннам. Мы держимся следом за ним и добавляем ещё больше огня. Кажется, что войска охватил парализующий ужас. Только немногие укрываются в канавах. Большинство падает там, где шли или стояли. В конце дороги Капитан закладывает правый вираж и заходит ещё раз, оставаясь на одной высоте с верхушками деревьев. Сейчас мы можем ясно видеть результат нашей штурмовки: бьющиеся лошадиные упряжки, брошенные пушки, которые как волноломы раскалывают несущийся через них человеческий поток. На этот раз по нам стреляют с земли. Вот стоит пехота, приклады прижаты к щеке, из канавы лает пулемёт. Но Капитан не поднимается ни на метр, хотя в его крыльях появляются пулевые отверстия. Мы летим следом за ним и стреляем. Вся эскадрилья подчинена его воле. Так и должно быть. Он оставляет дорогу и начинает подниматься вверх. Мы идем за ним. На высоте 500 метров мы направляемся домой и приземляемся в час дня. Это 3-й вылет Рихтгофена в это утро. Когда моя машина касается земли, он уж стоит на лётном поле. Он идёт ко мне, и улыбка играет на его губах.

С завтрашнего дня можешь вступать в командование эскадрильей № 11 !

На фронте много хороших эскадрилий, но группа Рихтгофена только одна. И сейчас я вижу, в чём секрет его успехов. Другие эскадрильи живут в замках или маленьких городках, в 20 - 30 км от линии фронта. Группа Рихтгофена обитает в гофрированных железных лачугах, которые могут быть собраны и разобраны в считанные часы. Они редко базируются дальше, чем 20 км от передовых постов. Другие эскадрильи поднимаются в воздух по 2 - 3 раза в день. Рихтгофен и его люди взлетают 5 раз в день. Другие сворачивают операции при плохой погоде, здесь летают почти при любых погодных условиях. Тем не менее, самая большая неожиданность для меня - аэродромы подскока. Это изобретение Бёльке, учителя немецкой военно - воздушной службы. Рихтгофен, его самый одарённый ученик, следует этой практике. Всего лишь в нескольких километрах за линией фронта, часто в пределах досягаемости вражеской артиллерии, мы, в полной боевой готовности, сидим в открытом поле на раскладных стульях. Наши самолёты, заправленные и готовые к взлёту, стоят рядом. Как только на горизонте появляется противник, мы поднимаемся в воздух - по одному, по двое, или целой эскадрильей. Немедленно после боя мы приземляемся, усаживаемся в наши кресла, вытягиваем ноги и обшариваем небо в бинокли, ожидая новых противников. Обычных патрульных полётов нет. Рихтгофен разрешает лишь полёты в тыл противника.

Эти сторожевые посты в воздухе расслабляют пилотов, - утверждает он.

Так что мы поднимаемся в воздух только для боя.

Нужно привыкнуть к тому факту, что его одобрение всегда происходит в сухой манере, без малейшего следа сантиментов. Он служит отечеству всеми фибрами своей души и ожидает того же самого от своих лётчиков. Он судит людей по тому, что им удается достичь и также, возможно, по их товарищеским качествам. Того, кто оправдывает его надежды, он всячески поддерживает. Того, кто не может их оправдать, он отчисляет, не моргнув глазом. Тот, кто демонстрирует во время вылазки равнодушие, должен покинуть группу в тот же самый день.

Конечно, Рихтгофен ест, пьёт и спит, как любой из нас. Но он делает это только для того, чтобы сражаться. Когда есть опасность, что запасы еды подойдут к концу, он посылает Боденшатца, своего образцового адъютанта в тыл... чтобы тот реквизировал всё, что требуется. Для этого случая Боденшатц берёт с собой коллекцию фотографий Рихтгофена с его автографом: "На память моему уважаемому боевому товарищу..." Эти фотографии чрезвычайно высоко ценятся у тыловых снабженцев. Дома, в какой - нибудь пивной, они способны вызвать почтительную тишину у всех сидящих за столом. А в группе Рихтгофена никогда не кончаются запасы сосисок и ветчины".

Последний бой "Красного барона". 21 Апреля 1918 года.

Фюзеляжный крест с самолёта Манфреда фон Рихтгофена.

За 1,5 года (Сентябрь 1916 г. - Март 1918 г.) этот выдающийся лётчик одержал по меньшей мере 80 побед, в которых установлены точные данные о типах сбитых им самолётов, фамилии членов экипажа, их звания, биографии и судьбы. Он и его коллеги специально тренировались уничтожить максимум самолётов противника при минимальном риске для себя, прежде всего рассчитывая на занятие выгодной позиции, точной и стремительной атаки. Сам Рихтгофен безукоризненно впитал уроки своего учителя Освальда Бёльке: занять хорошую позицию для атаки; выбрать место и позволить британскому пилоту сделать первый шаг, чтобы ввязаться в бой или уйти от него, в зависимости от того, чего мог достичь его противник в наиболее благоприятной позиции. При этом барон никогда не атаковал дирижаблей наблюдения союзников - наиболее опасную цель.

Истребитель Fokker Dr.I (№ 425/17), на котором 21 Апреля 1918 года
погиб командир JG I - "Красный барон" - Манфред фон Рихтгофен.

Fokker Dr.I (№ 425/17) в первоначальной окраске.

Ас № 1 германской авиации, как правило, предпочитал не ввязываться в бой, а нападать на отставший аэроплан или, по его мнению, на самого сильного противника. Перед атакой барон всегда старался занять выгодную высоту и, с предельно минимальной дистанции, открывал прицельный огонь на поражение. При этом он мастерски владел искусством пилотажа и умело сочетал своё лётное мастерство с умением снайпера. В своей автобиографии барон достаточно смело поделился некоторым боевым опытом:

"В воздушном бою всё решает вовсе не трюкачество, но единственно личные достоинства и энергия лётчика. Он может лихо выписывать "мёртвые петли" и выполнять другие всевозможные фокусы, и всё - таки не сбить ни одного врага. По моему мнению, наступательный дух - это всё, а этот дух очень силён в нас, немцах. Поэтому мы всегда сохраним преимущество в воздухе. У французов совсем другой характер. Им нравится устраивать ловушки и атаковать своих противников, застав их врасплох. В воздухе это сделать очень нелегко. Застать врасплох можно только новичка, а ловушки не поставишь, потому что самолёт нельзя спрятать. Невидимых самолётов ещё не изобрели. Иногда, однако, галльская кровь проявляет себя с наилучшей стороны - а именно в атаке. Но французский атакующий дух - как лимонад в бутылке. Он лишён крепости. В англичанах, с другой стороны, можно заметить германскую кровь. Хорошему спортсмену легче стать хорошим лётчиком, но англичане не видят в полётах ничего, кроме спорта. Они с особым удовольствием делают "мёртвые петли", летают вниз головой и проделывают другие фокусы, но воздушный бой требует более высокой квалификации, чем воздушные трюки".

До сих пор неизвестно точно, кто стал виновником гибели "Красного барона". Честь победы над первым асом Германии оспаривали молодой канадский пилот Артур Рой Браун (Arthur Roy Brown), имевший к концу войны 10 официально подтверждённых побед, и австралийский расчёт зенитного пулемёта.

До сих пор сталкиваются различные версии о том, кто же его сбил, что становится темой многочисленных книг и статей. Он остался тем не менее величайшим из германских асов и самым результативным пилотом Первой Мировой войны по обеим сторонам фронта (по числу официальных побед).

* * *

Список всех известных побед Манфреда фон Рихтгофена:

№ п/п	Дата победы	Сбитый самолёт	№ самолёта и в / части	Район боя (падения)	Время победы	Своя часть
-	Сентябрь - Октябрь 1915 года	н / п	-	В период боёв за Шампань	-	BAO
-	26.04.1916	н / п	-	Над Флери	-
1	17.09.1916	FE.2b	7018, 11 Sqdn	Виллер - Плуиш	10:40	Jasta 2
2	23.09.1916	Martinside G.100	7481, 27 Sqdn	Ю. Бёньи	9:50
3	30.09.1916	FE.2b	6973, 11 Sqdn	Фремикур	11:50
4	7.10.1916	BE.12	6618, 21 Sqdn	Эканкур	10:10
5	16.10.1916	BE.12	6580, 19 Sqdn	Итр	5:00
6	25.10.1916	BE.12	6654, 21 Sqdn	Ю-3. Бапома	9:35
7	3.11.1916	FE.2b	7010, 18 Sqdn	С-В. Гревиллера	14:10
8	9.11.1916	BE.2с	2506, 12 Sqdn	Бёньи	10:30
9	20.11.1916	-	-	Гранкур	9:40
10		FE.2b	4848, 18 Sqdn	Ю. Гранкура	16:15
11	23.11.1916	DH.2	5964, 24 Sqdn	Ю. Линьи	15:00
12	11.12.1916	DH.2	5986, 32 Sqdn	Меркатель	11:55
13	20.12.1916	DH.2	7927, 29 Sqdn	Мёши	11:30
14		FE.2b	А5446, 18 Sqdn	Норёй	13:45
15	27.12.1916	FE.2b	? Sqdn	Фишё	16:25
16	4.01.1917	Pup	N5193, 8 Sqdn	Мес-о-Кутюр	16:15
17	23.01.1917	FE.8	6388, 40 Sqdn	Ю-3. Ланса	16:15	Jasta 11
18	24.01.1917	FE.2b	6997, 25 Sqdn	Вими	12:15
19	1.02.1917	BE.2d	6742, 16 Sqdn	Ю-3. Телюса	16:00
20	14.02.1917	BE.2d	6231, 2 Sqdn	В. Лооса	12:00
21		BE.2с	2543, 2 Sqdn	Ю-3. Мазенгарба	16:45
22	4.03.1917	Sop 1/2 Strutter	А1108, 43 Sqdn	Ашвиль	16:20
23		BE.2d	5785, 2 Sqdn	С. Лооса	12:50
24	6.03.1917	BE.2c	А2785, 16 Sqdn	Суше	17:00
25	9.03.1917	DH.2	А2571, 29 Sqdn	Ю-3. Байёля	11:55
26	11.03.1917	BE.2d	6232, 2 Sqdn	Ю. Ла - Фоли	12:00
27	17.03.1917	FE.2b	А5439, 25 Sqdn	Ю-В. Оппи	11:30
28		BE.2c	2814, 16 Sqdn	З. Вими	17:00
29	21.03.1917	BE.2f	А3154, 16 Sqdn	Невиль-Сен-Вааст	17:30
30	24.03.1917	Spad VII	А6706, 19 Sqdn	Живанши	11:55
31	25.03.1917	Nieuport XVII	А6689, 29 Sqdn	Тийуа	8:20
32	2.04.1917	BE.2d	5841, 13 Sqdn	Фарбюс	8:35
33		Sop 1/2 Strutter	А2401, 43 Sqdn	Живанши	11:15
34	3.04.1917	FE.2d	А6382, 25 Sqdn	Ситэ-Сен-Пьер	16:15
35	5.04.1917	Bristol F2a	А3340, 48 Sqdn	Леварде	11:15
36		Bristol F2a	А3343, 48 Sqdn	Кинси	11:28
37	7.04.1917	Nieuport XVII	А6645, 60 Sqdn	Ю-В. Меркателя	17:45
38	8.04.1917	Sop 1/2 Strutter	А2406, 43 Sqdn	Фарбюс	11:40
39		BE.2g	А2815, 16 Sqdn	З. Вими	16:40
40	11.04.1917	BE.2с	2501, 13 Sqdn	Виллерваль	9:25
41	13.04.1917	RE.8	А3190, 59 Sqdn	В. Витри	8:58
42		FE.2b	А831, 11 Sqdn	3. Монши	12:45
43		FE.2b	4997, 25 Sqdn	Нуайель - Годо	7:35
44	14.04.1917	Nieuport XVII	А6796, 60 Sqdn	Ю. Буа - Бернар	9:15
45	16.04.1917	BE.2с	3156, 13 Sqdn	С-3. Гаврелль	17:30
46	22.04.1917	FE.2b	11 Sqdn	Ланьикур	17:10
47	23.04.1917	BE.2c	А3168, 4 Sqdn	Мерикур	12:05
48	28.04.1917	BE.2c	7221, 13 Sqdn	Ю-В. Пельва	9:30
49	29.04.1917	Spad VII	В1573, 19 Sqdn	В. Леклюза	12:05
50		FE.2b	4898, 18 Sqdn	Ю-3. Инши	16:55
51		BE.2c	2738, 12 Sqdn	Ю. Рё	19:25
52		Sopwith Triplane	N5463, 8N Sqdn	Ю. Энен - Льетар	19:40
53	18.06.1917	RE.8	А4290, 9 Sqdn	С-В. Ипра	13:13	JG I
54	23.06.1917	Spad	-	С. Ипра	9:30
55	24.06.1917	DH.4	А7473, 57 Sqdn	Беселаре	9:30
56	25.06.1917	RE.8	А3847, 53 Sqdn	Ле - Бизе	18:40
57	2.07.1917	RE.8	53 Sqdn	Дёльмон	10:20
58	16.08.1917	Nieuport XXIII	А6611, 29 Sqdn	Ю-3. Хаутхюлста	7:55
59	26.08.1917	Spad VII	В3492, 19 Sqdn	Пулкапелле	7:30
60	2.09.1917	RE.8	В782, 6 Sqdn	Зоннебеке	7:50
61	3.09.1917	Pup	В1795, 46 Sqdn	Ю. Бусбека	7:35
62	23.11.1917	DH.5	А9299, 64 Sqdn	Бурлон	14:00
63	30.11.1917	SE.5a	В644, 41 Sqdn	Мёвр	14:30
64	12.03.1918	Bristol F2b	В1251, 62 Sqdn	С-В. Норуа	11:10
65	13.03.1918	Camel	В2523, 73 Sqdn	Банте	10:35
66	18.03.1918	Camel	В5243, 54 Sqdn	Молен	11:15
67	24.03.1918	SE.5a	41 Sqdn	З. Комбля	14:45
68	25.03.1918	Camel	С1562, 3 Sqdn	дор. Бапом - Альбер	15:55
69	26.03.1918	Sopwith	-	Контальмезон	16:45
70		RE.8	В742, 15 Sqdn	С-В. Альбера	17:00
71	27.03.1918	Camel	С6733, 73 Sqdn	С-В. Авелюи	9:00
72		DH.4	D8379, 5N Sqdn	Фукокур	16:30
73		Dolphin	С4016, 79 Sqdn	С-В. Шюиньолля	16:35
74	28.03.1918	A-WFK8	С8444, 82 Sqdn	В. Манкура	12:30
75	2.04.1918	RE.8	А3868, 52 Sqdn	С-В. Морей	12:35
76	6.04.1918	Camel	D6491, 46 Sqdn	Буа-де-Амель	15:45
77	7.04.1918	Camel	D6550, 73 Sqdn	З. Виллер - Бретонне	11:30
78		Spad VII	-	С. Виллер - Бретонне	12:05
79	20.04.1918	Camel	D6459, 3 Sqdn	Ю-3. Буа-де-Амель	18:40
80		Camel	В7393, 3 Sqdn	С-В. Виллер - Бретонне	18:43

Поскольку о победах Манфреда фон Рихтгофена написано очень много, полный детальный лист побед помещён в виде

Пятница, 31.07.2015 Среда, 05.08.2015

Манфред фон Рихтхофен: первые асы и последние рыцари

На примере Великой войны можно проследить одно из последних проявлений своеобразного слияния образов - солдата «современных» вооруженных сил и рыцарства, исходящего из последних капель дворянской крови. Именно таковы были пилоты Первой мировой войны, и Манфред фон Рихтхофен - лучший среди них.

Начало Первой мировой войны послужило мощным импульсом для развития различных видов вооружения, в том числе и авиации. Изначально авиация не являлась самодостаточным боевым звеном в общем строю с пехотой и флотом. Самолеты (а на тот момент - аэропланы и бипланы) не имели вооружения, были малочисленны и выполняли функцию разведки. Так же обстояло дело с обучением пилотов: никаких специализированных учебных заведений для боевых пилотов не было.

Вспомним, что самый первый самолет был изобретен незадолго до войны 1914–1918 года, поэтому к моменту разгара боевых действий мало кто мог реально оценить военный потенциал самолетов. Несовершенство конструкции, неспособность нести вооружение и невозможность дальних полетов делали самолеты скорее машинами для локальной разведки, чем серьезным оружием.

В первое время после начала войны самолетам, вылетающим на разведку, ничего не угрожало. Полеты были спокойными, а пилоты разных сторон при встрече имели привычку приветствовать друг друга, но вскоре ситуация изменилась. Когда стороны ощутили опасность данных разведки, было принято решение уничтожать летательные аппараты и пилотов. Именно тогда стала развиваться наземная противовоздушная техника, а сами пилоты стали частенько брать в полет ружья. Несмотря на эти меры, особого эффекта не было, и тогда конструкторы начали работать над установкой на модель самолета пулемета, более совершенного на тот момент оружия. Большая скорострельность и высокая кучность стрельбы стали эффективным средством борьбы с самолетами врага.

Именно с этого момента начинается история множества асов обеих воюющих сторон, здесь берет свое начало военная авиация. И именно здесь следует начинать рассказ об одном из лучших пилотов в истории - Манфреде фон Рихтхофене или, как его прозвали, Красном Бароне.

Семья Рихтхофен всегда славилась своими военными. Отец Манфреда был военным, и никто не сомневался, что Манфред и его младший брат Лотар тоже будут носить мундиры. Сначала молодой Манфред избрал для себя кавалерию, ведь ее блеск вс егда привлекал честолюбивых молодых людей. Он был зачислен в уланский полк, и тогда для Рихтхофена началась Великая война. В составе кавалерийского полка он успел поучаствовать в кратких военных действиях на Восточном фронте, а затем был переброшен на запад. Манфред в своей автобиографии говорил, что при переброске их приветствовали как героев, первыми встретивших врага. Здесь же приводится забавный казус - уже близко к пункту назначения, неподалеку от вражеской территории, поезд въехал в тоннель и остановился, кто-то из солдат то ли в шутку, то ли случайно выстрелил в окно, рикошетом пуля ударила в поезд, и остальные всерьез подумали о засаде. Началась пальба в тоннеле, что могло привести к ранениям, но поезд вс коре поехал, и неразбериха кончилась, пострадавших, к счастью, не оказалось.

На Западном фронте карьера Манфреда продлилась недолго - в одном из разведывательных разъездов его отряд попал в засаду и был почти полностью перебит. По простой случайности будущий ас выжил и был переведен в службы тыла. Манфред передавал приказы в отряды на фронте, однако эта работа скорее раздражала его, так как он не мог полностью развить свой потенциал. В итоге дошло до того, что Манфред стал появляться в окопах со связкой гранат, чтобы на самом узком участке ничейной земли бросить их во вражеский окоп. Но разумеется, это не добавляло ему популярности, ведь он то приходил, то уходил, а враг мог нанести ответный удар не сразу.

Амбициозный и честолюбивый, Манфред не выдержал долго этой службы и подал прошение о переведении его на настоящие военные действия. «Я не для этого пошел в армию», - высказался он в своем прошении.

Манфред был переведен в авиацию, на тот момент пр едставляющую собой разведку, где служил на Восточном фронте. На тот момент асом из асов считался пилот германской армии Освальд Бёльке, все пилоты знали о нем и стремились на него походить. У Бёльке было свое подразделение (Jagdstaffel 2), куда он лично отбирал пилотов, и Манфреду посчастливилось быть одним из избранных. К тому моменту война в воздухе кардинально изменилась - было решено множество технический проблем первых летательных аппаратов, и теперь самолеты представляли собой боеспособные вооруженные военные машины, которые могли нанести серьезный ущерб пр отивнику.

В подавляющем большинстве боев германские пилоты сражались с пилотами Великобритании. Как в войсках королевских воздушных вооруженных сил, так и среди имперских пилотов - большинство было потомками более или менее богатых благородных семейств. Многие из пилотов разных сторон были знакомы до начала войны.

Манфред оказался наиболее способным учеником Освальда Бёльке и через некоторое время получил свой первый одноместный самолет (одноместные машины были маневреннее и имели преимущества над д вухместными самолетами). Манфред отдает дань уважения своим противникам, описывая британских пилотов в своей книге как храбрых, временами безрассудных и никогда не отказывающихся от вызова солдат. В воздухе редко случались равные бои.

Немецкие пилоты в своих письмах и книгах сравнивают себя с рыцарями своей эпохи, а воздушные бои - с конным меле (сшибка на конном турнире), что в немалой степени соответствует истине. Сходство несомненно: как и у всадника с копьем, у одноместного самолета было только одно направление атаки - вперед. То же касается и манеры поведения: у пилотов никогда не было искреннего намерения убить своего противника. Более того, если существовала возможность сохранить противнику жизнь, это чаще всего делалось, так как главной целью пилота было сбить самолет.

Манфред фон Рихтхофен был охотником, он с детства любил собирать трофеи. Каждый сбитый самолет он отмечал заказом маленького кубка, а каждый десятый - большим кубком. Эта традиция прошла через всю жизнь пилота до последнего сбитого самолета. Вся его комната в родительском доме была уставлена трофеями.

В конце 1916 года во время боевого вылета Бёльке погиб. Так решился вопрос, волновавший тогда многих пилотов: «Что же произойдет при столкновении самолетов?» Самолет Бёльке не столкнулся с самолетом врага, а только задел его крылом, тем не менее спастись уже было невозможно.

Спустя несколько месяцев Манфред получил под свое командование собственную эскадрилью (Jagdstaffel 11). К тому времени он был самым знаменитым пилотом Германии - именно он сбил Лэно Джордж Хоукера, аса королевских воздушных сил. А вскоре после этой победы получил наивысшую выдаваемую боевую награду - орден за заслуги Pour le Merite. К этому моменту его счет включал в себя 16 сбитых самолетов.

В те годы успех германской авиации развивался очень стремительно, и апогеем стал апрель 1917 года - «кровавый апрель». В этот месяц и союзниками, и государствами центральной Европы были разработаны новые модели самолетов. Но вооруженные силы союзников не успели получить свои машины, результатом чего явилась потеря более сотни самолетов и экипажей. Манфред был уже за гранью, которую когда-либо достигал другой пилот, - число его побед уже близилось к сорока. Тем не менее воздушные воины никогда не теряли благородного поведения - частым явлением было то, что пилот, сбивший самолет противника, старался сам взять его в плен раньше пехоты, чтобы далее устроить для него нечто подобное приему, обсудить с ним последние события и просто общие соображения, после чего, конечно, противник отправлялся в официальный плен. Также пилоты всегда старались передать сообщение о взятии в плен или гибели того или иного летчика на другую сторону нейтральной земли.

Союзники успели окрестить подразделение Манфреда летающим цирком, а его самого - Красным Бароном. С целью, которая доподлинно не установлена (хотя вариантов много), Манфред выкрасил свой самолет в красный цвет. Название же «летающий цирк» пришло из ряда действий - для взаимного опознания самолеты имели яркий окрас, а расположения их были выполнены в форме шатров (такая группировка была выгодной при бомбежках).

Манфред стал широко известен, ему писали множество писем, у него было много поклонниц и возлюбленная, которую, по словам сослуживцев, он собирался взять в жены после окончания войны. Но никто из них так и не раскрыл личности этой женщины. В фильме 2008 года Der Rote Baron в качестве возлюбленной пилота была изображена медсестра Кейт Одерсдорф - это вольная интерпретация и одна из допустимых версий.

Согласно фильму, Барон попал в госпиталь, где познакомился с медсестрой: Манфред получил ранение в голову, которое по стечению обстоятельств не закончилось для него гибелью. По заверениям м ногих сослуживцев, именно это ранение явило собой одну из причин его преждевременной гибели. По словам товарищей, после этой раны барон несколько изменился в характере, и это часто негативно влияло на ведение им боевых действий. Звание, известность и количество побед Красного барона на то время еще более возросло, но вместе с тем возросло желание руководства отодвинуть его от непосредственного участия в боевых действиях: слишком сильный удар по пропаганде нанесла бы его гибель.

Барон МАНФРЕД фон РИХТГОФЕН
КРАСНЫЙ ИСТРЕБИТЕЛЬ

Моя семья.
До настоящего времени Рихтгофены не принимали очень большого участия в войнах. Фон Рихтгофены жили всегда в деревне. Практически, мой отец был первым членом нашей фамилии, возымевшим мысль сделаться солдатом. Он поступил в кадетский корпус и служил потом в уланском полку. Нынешнее поколение Рихтгофенов имеет гораздо больше солдат. Я потерял шестерых двоюродных братьев, все они служили в кавалерии.
Отец мой служил в 1-м Кирасирском полку в Бреславле, когда я родился 2 мая 1892 г. Потом мы жили в Клейнбурге, где я до 9 лет получил домашнее образование. Год я посещал частную школу, а затем стал кадетом в Вальштадте. Готовясь к карьере военного, я поступил в 1-й уланский полк.
Другой летчик - Рихтгофен - мой брат Лотар. Он награжден Орденом Pour Le Merite. Самый младший мой брат еще учится в кадетском корпусе и с нетерпением ждет времени, когда сможет поступить на действительную службу. Сестра моя, как и все женщины нашей фамилии, занята уходом за ранеными.

Моя кадетская жизнь.
Одиннадцатилетним мальчиком поступил я в кадетский корпус. Я не стремился стать кадетом, но мой отец хотел этого. Мои личные желания не принимались во внимание. Я трудно переносил строгости дисциплины и армейский порядок. Я не прислушивался к наставлениям и никогда не отличался по учебным предметам. Помоему, излишним было делать более, чем достаточно - поэтому я работал как можно меньше, вследствие чего мои наставники не думали обо мне черезчур много. С другой стороны, я очень любил спорт, особенно гимнастику и футбол, и даже получил от начальника несколько призов.
У меня была ужасающая склонность к разным рискованным трюкам; Однажды, с моим другом мы влезли при помощи тонкого осветительного провода на Вальштадтскую колокольню и привязали на верхушке мой носовой платок. Десять лет спустя, когда я приехал в Вальштадт навестить своего младшего брата, я увидел на колокольне все еще привязанный свой платок.
Кадетский корпус в Лихтерфельде мне нравился гораздо больше. Там мы не были так изолированы и стали жить более по-человечески.
Как-то в состязаниях в Лихтерфельде, моим противником был принц Фридрих - Карл. Я проиграл ему несколько забегов, так как тренировался с меньшим усердием.

Поступление в армию.
Мне очень не терпелось попасть в армию. По окончании выпускных экзаменов я уехал и был назначен в 1-й Уланский полк. Он стоял в Силезии, где у меня было много знакомых и родственников.
Быть кавалеристом - прекрасное начало службы для молодого солдата. Осенью 1912 г. я получил эполеты. Славное было чувство, когда меня называли лейтенантом. Отец купил мне прекрасную лошадь, и я начал ее тренировать. Здесь я сдружился с моим сослуживцем фон Веделем. Мы вместе тренировались для участия в скачках и стипль-чейзе. За день до состязаний моя лошадь поскользнулась и повредила себе плечо, а я сломал ключицу. В другой раз, в стипль-чейзе, моя лошадь упала в реку, я отделался лишь купанием в одежде.
Последний приз я получил в 1913 г., участвуя в скачках на приз Кайзера. Я был единственным проехавшим всю дистанцию без единой ошибки.

Война началась.
Долгое время в газетах, кроме фантастических рассказов о войне, ничего не содержалось. Мы все как-то привыкли к мысли о возможном начале боевых действий, нас так часто заставляли упаковывать наши служебные чемоданы, что это успело нам наскучить. Мы стояли близко к границе, являясь "глазами армии", и меньше всех верили, что будет война. За день до начала военных приготовлений мы сидели в офицерском клубе в десяти километрах от границы, ели устриц, пили шампанское и играли. О войне ни один из нас не думал.
Правда, несколькими днями ранее нас немного насторожил такой факт. Мать Веделя приехала повидать сына из Померании и пригласила всех нас к завтраку. Неожиданно, посреди завтрака, вошел граф Коспот, администратор Ольса. Мы приветствовали его. Он сказал, что специально приехал на границу, чтобы найти подтверждение слухам о скором начале мировой войны. Мы сказали ему, что вероятность войны очень мала. Он был нимало удивлен и сообщил нам, что все мосты в Силезии охраняются армией и что предприняты меры к укреплению оборонительных позиций. Вскоре нам был отдан приказ выступать.
Каждый из нас знал, что ему делать, но в то же время никто не знал, что же является самым главным. Каждый из нас стремился проявить максимум храбрости и доказать всем свою личную ценность.
Нам, кавалеристам, досталась в первые дни трудная, но интересная работа: мы должны были изучать местность, работать в тылу противника и уничтожать важные объекты.
Первый раз я повел своих людей на задание ночью. Рейд прошел без неприятных неожиданностей, так как противник нас не обнаружил. На пятый день мы имели неприятность, чуть не столкнувшись с казаками. К тому времени отряд мой сильно поредел, так как меня обязали каждый день отправлять в штаб по посыльному с донесением.
Мы решили в бой не вступать, а затаиться. Казаки скоро убрались восвояси, а мы вернулись в наш гарнизон. На меня смотрели, как на привидение, так как прошел слух, что мы с Веделем погибли в конце рейда, причем об этом говорилось в таких богатых подробностях, что молва распространилась по всей Силезии. Моя мать принимала уже соболезнования.

Во Францию.
Неожиданно нам приказали погрузиться в поезд. Никто не имел представления, куда нас повезут. Предписывалось взять много провизии для долгого путешествия по железной дороге. Слухов было очень много, но все сходились к тому, что нас повезут на запад.
Так и произошло; нас провезли через Силезию, потом - Саксонию, направляясь, видимо, в сторону Меца. На всех станциях нас встречали толпы народа с цветами и радостными криками. Народ был охвачен военным энтузиазмом. Видимо, те, кто проезжал здесь перед нами, рассказали, что мы встречались с врагом. Нас привествовали, как героев, и мы чувствовали себя, как герои. Ведель покорял девушек найденной им где-то казачьей шашкой. Веселье продолжалось до нашей высадки в Бузендорфе. Там нам было приказано следовать на север, в направлении Люксембурга. Мы не знали, в каких отношениях находится Германия с этой маленькой страной, что повлекло за собой некоторые смешные эксцессы.
Пройдя города Люксембург и Эш, мы вышли к бельгийскому укрепрайону. Мы включились в наступление. Трудностей эта перемена не вызывала, так как мы выполняли те же маневры, что и в мирное время. Вокруг нас двигались разрозненные части нашей армии, царил беспорядок. Дело усугублялось тем, что над нами летали аэропланы, причем тогда, в начале войны, мы еще не знали, что наши машины обозначаются крестами, а неприятельские - кругами, вследствие чего обстреливался всякий имевший несчастье появиться над нами аэроплан. До сих пор старые летчики любят рассказывать, о своих чувствах, когда они расстреливались и друзьями, и врагами с одинаковой беспристрастностью.
Мы двигались, высылая вперед патрули, но злой враг был еще далеко. наконец, мы закрепились в Арленне.
Местные жители вели себя враждебно, но до открытых столкновений дело доходило редко. Однажды я попал в неприятную переделку, поехав через весь город на велосипеде с тем, чтобы осмотреть окрестности с колокольни. Когда я спустился вниз, меня окружили мрачные молодые люди, что-то угрожающе говорившие. У велосипеда были проколоты шины и назад пришлось шесть миль идти пешком. Тогда же я узнал о гибели неподалеку от Арленна моего двоюродного брата.
Как уже бывшие в соприкосновении с неприятелем, видевшие уже войну, мы, кавалеристы, были предметом зависти солдат других родов войск. Для меня это было лучшее время за всю войну.

Свист первых пуль.
21 августа мне было поручено провести поиск неприятеля в большом лесу близ Вертона. Осмотрев опушку и не заметив ничего
подозрительного, я с моим отрядом из пятнадцати человек вступил в лес. Разбитая дорога говорила о том, что незадолго до нас здесь побывала вражеская конница. Мои уланы хотели боя. Лес начал редеть и я почувствовал уверенность, что скоро мы встретим врага.
Впереди нам открылся неширокий луг, обнесенный проволочным заграждением. Вдруг послышался звук копыт. Мы остановились - дорога была загорожена баррикадой. между деревьями я разглядел спешившуюся вражескую кавалерию, примерно сто штыков. Мы очутились в западне. Ничего не оставалось, как повернть назад, несмотря на все желание атаковать. Последовала сумятица, усугубляемая поднявшейся ружейной стрельбой. У нескольких моих людей лошади понесли и я видел, как они перескакивали через проволочное заграждение. Видимо, они попали в плен. Мы продолжили отход, но огонь усилился и несколько лошадей было убито. С остатками отряда я чудом вырвался из западни. Через два дня к нам вернулся мой ординарец, лошадь которого была убита первой. Он сумел скрыться от французов, забравшись на ближнюю скалу, а когда враг удалился, продолжил свой побег.
В ходе сражения у Виртона меня с моим товарищем Лоэном послали на рекогносцировку. Мы разведали противника, составили донесение, а затем, под вечер, обеспокоились проблемой ночлега. Недалеко от позиций противника находился монастырь, куда мы и направились, несмотря на опаснось встречи с неприяелем. Монахи были очень любезны, они накормили и напоили нас очень хорошо, также нужно было дать отдых лошадям.
Ночью меня разбудили известием, что в монастыре французы. С просонья было очень трудно отвечать, и через минуту я и Лоэн мирно спали. Утром выяснилось, что ночью французы прошли мимо монастыря и наши часовые их обстреляли. Мы позавтракали и продолжили путь.
Вскоре мы проехали долину, в которой недавно шло сражение, и увидели, что там находятся французкие солдаты и люди из красного креста. О стрельбе никто из нас и не помышлял. Со всей возможной скоростью мы поспешили вперед и нам стало ясно, что наши войска не наступали, а отступали. К нашему счастью, получилось так, что неприятель отступал в противоположном направлении. Мы прошли деревню Ребельмонт, откуда тронулись в эту разведку. Местный житель радостно сообщил нам, что германцы ушли. Только после полудня мы соединились с нашим полком.

Томление под Верденом.
Я по натуре беспокоен, поэтому мою бездеятельность под Верденом можно назвать томлением. Сначала я был в окопах, в месте,
где ничего не случалось. Потом я сделался ординарцем и надеялся на приключения, но - не тут-то было! Боевые офицеры стали меня презирать и считать "тыловой свиньей". Но я не был в тылу, мне не разреалось выдвигаться далее 1500 аршин за передовой окоп. У меня было хорошее, защищенное от бомб обиталище, откуда мне по приказу надо было бежать к месту боя. Это было довольно утомительное занятие: нужно было бегать с холма на холм взад и вперед, через окопы и грязные ямы. Мое положение было довольно глупым после короткого пребывания на передовой.
Начались земельные работы. Мы не понимали, зачем нужно строить ходы сообщения, рыть новые окопы и пр., тем более, что это считалось уделом военных инженеров. Другие войска к этому не должны были привлекаться. Здесь же, у Камбрэ, каждый трудолюбиво рыл и старался зарыться в землю как можно глубже. На некоторых участках французы были так близко от нас, что мы могли свободно переговариваться с ними, видели их лица и дым их сигарет. Тем не менее, мы старались им всячески досадить, в основном, посредством ручных гранат.
Ожесточенные дневные бои не мешали мне немного поохотиться на диких свиней по ночам. Лишь через несколько месяцев начались события. У нас была назначена маленькая атака и мои надежды отличиться в качестве связного вновь ожили. Но снова разочарование!
Отчаявшись, я написал письмо генералу с просьбой о переводе меня в авиацию. Сначала мне хотели сделать выговор, но потом исполнили мое желание. В конце мая 1915 г. я поступил на авиационную службу - сбылась моя самая невероятная мечта.

Первый раз в воздухе.
Мой первый полет в качестве наблюдателя начался рано утром, в 7 часов. Я был взволнован, у меня не было представления, на что это должно походить. Каждый, кого я ни спрашивал об ощущениях, говорил мне разное.
Мы приехали на аэродром и впервые я влез в аэроплан. Ветер от пропеллера был адский. Первым моим открытием было то, что никак нельзя было связаться с пилотом. Все сносилось ветром. Я вынул бумажку - она исчезла. Мой шлем скатился долой, очки слетели с головы. Моя куртка оказалась плохо застегнута, короче, я чувствовал себя весьма неуютно.
Прежде, чем я успел подумать, что будет дальше, машина покатилась, набирая скорость. Я схватился за бока гондолы. Вдруг толчки кончились, мы были в воздухе, земля уходила прочь от меня.
Мне сказали, куда мы полетим. Я должен был направлять пилота. Мы сделали несколько эволюций и я совершенно потерял представление о том, где мы и куда летим. Я осторожно начал выглядывать за борт. Люди выглядели смешно - маленькими, дома, казалось, выставлены из коробки с игрушками. Вид был очень красивый. На заднем плане был Кельн. Собор выглядел подобно маленькой игрушке.
Быть так высоко над землей, быть господином воздуха - прекрасное чувство. Я потерял чувство времени и был очень огорчен, когда пилот решил, что пора спускаться.
Сильнее всего мне хотелось тотчас же отправиться в новый полет. У меня не было в воздухе никаких неприятностей, скажем, головокружения. Аттракционы типа "американских качелей" мне противны - на них не чувствуешь себя в безопасности. Но на летательном аппарате чувствуешь себя вполне надежно, на аэроплане сидишь, как в удобном кресле, головокружение просто невозможно. В то же время полет действует на нервы, особенно когда аэроплан резко ныряет вниз, когда мотор останавливается и после ужасного шума наступает не менее ужасная тишина. Инстинктивно хватаешься за борта и думаешь: "Ну вот, теперь ты падаешь на землю". Однако, все идет естественным порядком, а посадка, когда снова касаешься Terra fermo, кажется такой простой, что и не должно было быть такого чувства, как страх. Я был полон энтузиазма и готов был сидеть в аэроплане весь день. Я считал часы до следующего старта.

Наблюдателем с Макензеном
10 июня 1915 г. я приехал в Гроссенхайм. Оттуда меня должны были послать на фронт и я стремился вперед, боясь лишь одного: приехать слишком поздно, когда мировая война могла уже закончиться. Чтобы стать пилотом, мне нужны были три месяца, но пока они проходили, мир мог быть уже заключен и моей карьере летчика пришел-бы конец. Я полагал, что вполне годился в качестве наблюдателя, учитывая мой кавалерийский опыт. После двух недель ознакомления с полетами я был послан туда, где оставались еще шансы для маневренной войны - в Россию.
Макензен тогда славно наступал, прорвав русскую оборону у Герлицы. Под Равой Русской я присоединился к его армии. Меня послали в знаменитый 69-й авиаотряд. Будучи совсем новичком, я чувствовал себя весьма глупо. Моим пилотом был обер-лейтенант Цеймер. Теперь он калека. Я единственный оставшийся в строю из всего авиаотряда.
Началось самое прекрасное для меня время. Ежедневно утром и вечером мы должны были летать на разведку и очень часто приносили ценные сведенья.

С Хольком в России.
Летом мы наступали с армией Макензена на Брест-Литовск. Мое дело состояло в разведывании. Я с огромным удовольствием принимал участие в разведывательных полетах, происходивших почти ежедневно. Для наблюдателя важно найти себе пилота с сильным характером.
Однажды нам сказали, что к нам в отряд поступил граф Хольк, и я подумал, что этот человек как раз мне и нужен.
Хольк появился не в "мерседесе" и не в личном спальном вагоне, как мы полагали, а пришел пешком к нам на аэродром Рава Русская. Через сутки появился с багажом его ординарец. Граф был спортсменом не только на земле, летать для него также было спортом. Он был пилотом редкого таланта и не боялся предстать перед неприятелем.
С ним мы совершили много разведывательных полетов вглубь России. Несмотря на молодость Холька, с ним у меня никогда не было чувства неуверенности. Напротив, в критические минуты он поддерживал меня; когда в полете я оглядывался и видел его решительное лицо, это прибавляло мне духу и мужества.
Последний наш поле едва не привел к катастрофе. В тот день мы не имели конкретного задания, мы должны были переменить аэродром, но о месте посадки нам не было известно ничего. Чтобы не подвергать наш старый "сундук" риску, мы полетели в направлении Брест-Литовска. Русские отступали повсюду, все деревни горели - запоминающаяся на всю жизнь, поразительная картина. Мы решили проверить направление вражеских колонн и, делая это, летели над горящим городом Вижице. Клубы дыма, простиравшиеся до высоты 2000 метров, мешали нам продолжать полет, поэтому мы шли на высоте 1500 метров, чтобы лучше все разглядеть. Я советовал Хольку облететь облако дыма, что заняло бы пять минут кружного пути. Но Хольк решил не сворачивать, а полететь насквозь. Как только мы влетели в дым, машина начала качаться. Я ничего не мог видеть вокруг себя, глаза мои слезились от дыма. Внизу было сплошное море огня. Неожиданно машина сорвалась в штопор и начала стремительно терять высоту. Я схватился за стойку и чудом не выпал наружу. Единственной моей мыслью было:"Глупо после всего умереть такой бесполезной смертью".
Мы падали до высоты 500 метров, а затем, ловкостью-ли Холька, или Высшей Волей, мы вдруг выскочили из дыма. Наш "Альбатрос" сразу пришел в себя и полетел прямо вперед, как ни в чем не бывало.
С нас этого было достаточно и мы решили вернуться на старый аэродром, не искушая судьбу. Тем более, в 500 метрах под нами были русские. И тут Хольк крикнул мне, что мотор отказывает. Надо сказать, что и он и я понимали в механике гораздо меньше, чем в лошадиных статях, а до фронта было еще очень далеко, так что мы должны были опуститься между русскими, колонны которых все еще шли под нами. Они стреляли по нам из пулеметов с большим рвением.
Мотор остановился совсем, видимо, в него попали. Нам удалось спланировать и жестко приземлиться на оставленной артиллерийской позиции. Мы с графом выбрались из аэроплана и поспешили укрыться в ближайшем перелеске. У нас на двоих был один револьвер с шестью патронами. Уже из перелеска мы увидели, как к останкам нашей машины идет человек. На нем была шапка, а не каска с пикой, мы подумали, что это русский. Но тут Хольк радостно закричал, это был гренадер прусской гвардии. Вскоре наши предприняли наступление и окончательно овладели артиллерийской позицией. Лишь поздним вечером мы на телеге добрались до нашего аэродрома.

Россия - Остенде.
С двухместного на двухмоторный аэроплан. Действия против России постепенно сходили на нет и 21 августа 1915 г. я был неожиданно переведен на большой аэроплан в Остенде. Там я встретил своего старого друга Цеймера. Здесь война чувствовалась мало; мы жили в гостинице на берегу и веселились от души. Каждый день мы купались. Однажды утром, после купания мы сидели на террасе и пили кофе. Вдруг нам сказали, что приближается английский морской отряд. Вскоре мы увидели вражеские корабли и стали разглядывать их в подзорную трубу. Корабли выпустили три - четыре снаряда по том месту, где мы только что купались. Затем огонь был перенесен на гавань. Снаряды не причинили никакого урона, только один из них попал в "Палас-Отель" и вызвал незначительные разрушения.
Вечером мы с Цеймером полетели испытать новое приспособление, позволявшее нам летать по прямой с одним выключенным мотором. Мы зашли далеко в море. Неожиданно я увидел корабль, шедший под водой. С воздуха можно разглядеть дно на глубине в десятки саженей. Казалось, лодка движется не под, а над водой. Мы обеспокоились ее национальной принадлежностью, но это мог-бы определить лишь моряк, да и то не всегда. У нас на борту было две бомбы и мы с Цеймером стали спорить, сбросить их на лодку или нет. Пока мы думали, выяснилось, что кончилась вода в радиаторе, а до берега было еще 12 миль. Я спокойно приготовился к холодном купанию, но наша "яблочная баржа" все же дотянла до берега на одном моторе и новом приспособлении.
Хорошее дело быть счастливым! Если бы мы не испытывали в тот день новое приспособление, то у нас не было бы ни малейшего шанса вернуться домой и мы бы, без сомнения, утонули.

Капля крови за отечество.
Удивительное дело, но я никогда не был ранен. Видимо, мне просто везло. Однажды пуля прошла через оба моих сапога, другой раз - пробила каску. Был случай, когда пуля прошла вдоль моей руки, через мех и кожу моей куртки, но меня не задело ни разу.
Мы летели с Цеймером бомбить англичан. Я сбросил первую бомбу и решил посмотреть на результат, произведенный ею - зачем же лишать себя удовольствия от вида серовато-белого облака бомбового разрыва! Но вот неприятность - между моими глазами и землей встала непроницаемая преграда в виде нашей "яблочной баржи". Я высунулся за борт, но разрыва не увидел, а лишь услышал его. Тогда я замахал Цеймеру, чтобы он положил машину в вираж, забыв при этом, что наш "большой" аэроплан на самом деле не так уж велик, а винты вращаются слишком близко к фюзеляжу. Неожиданно я почувствовал боль и с удивлением обнаружил, что мой мизинец окровавлен. Получив таким комическим способом свое первое ранение, я быстро освободил наш самолет от остальных бомб и мы полетели на базу. После этого случая моя любовь к большим аэропланам сильно пострадала. Я
должен был неделю сидеть на земле и лечить палец, но зато могу с полным правом сказать, что я был ранен на войне.

Мой первый бой в воздухе.
И я, и Цеймер сильно страдали из-за того, что у нас не было еще ни одного воздушного боя. Каждый день мы летали по 5-6 часов и не разу даже не увидели ни одного английского аппарата. Один только титул нашего Grossflugzeug не позволял нам сомневаться, что для любого вражеского аэроплана встреча с нами станет роковой. И вот в одно прекрасное утро, взлетев, мы обнаружили беспечный "Фарман", ведущий воздушную разведку. Цеймер тт же направился к нему, а я приготовился стрелять. Мне было интересно, что произойдет дальше, ведь я имел о воздушном бое смутное представление.
Прежде чем я смог сориентироваться, наши аппараты бросились друг на друга. Я успел выпустить от силы четыре пули и потерял неприятеля из виду. Тот повис у нас на хвосте и принялся поливать пулеметным огнем. Я не мог отвечать ему. У меня не было чувства опасности, так как я не имел представления во что может вылиться результат нашего боя. Мы долго кружились, как на карусели, после чего англичанин, к величайшему нашему разочарованию, отвернул и полетел прочь.
Мы вернулись домой в прескверном расположении духа.Он ругал меня за плохую стрельбу, а я его - за то, что он не дал мне стрелять.
Осмотрев наш аппарат, мы обнаружили в нем почтенное число пробоин. В тот же день мы еще раз вылетали на охоту, но безуспешно. Я чувствовал себя печально: мне казалось раньше, что одной - двух пуль достаточно, чтобы сбить аэроплан. Теперь же мне казалось совсем наоборот, что пулемет - вообще не оружие против аэроплана, и сколько по нему не стреляй, не собьешь.
Между тем, в храбрости у нас не было недостатка: Цеймер был прекрасный пилот, а я неплохой стрелок. Просто перед нами стояла задача, которая актуальна для многих и сейчас; нам нужно было научиться сбивать врага. В конце концов, летное дело должно быть изучено в совершенстве.

Сражение в Шампани.
Из Остенде нас перебросили в Шампань, где начиналось большое сражение. Мы скоро убедились, что наш Grossflugzeug был вместительным аэропланом, но ему никогда не суждено было стать хорошей боевой машиной.
Однажды я полетел на задание с Остеротом на машине, которая была меньше нашей "яблочной баржи". В трех милях за линией фронта мы заметили двухместный "Фарман" и решили обстрелять его. Остерот ловко пристроился к нему сбоку, так, чтобы я смог стрелять. Я хорошо прицелился и стал обстреливать врага. Тот, видимо, нас сначала не заметил и стал отвечать, лишь когда у меня вышла задержка с пулеметом. Впервые я наблюдал неприятельский аэроплан так близко. Я истратил свой боекомплект в 100 патронов и не поверил своим глазам, когда заметил, что вражеская машина спиралью уходит к земле. "Фарман" упал в воронку и задрал хвост к небу. По карте, он упал в трех милях за фронтом, т.е. был сбит на неприятельской
территории, а в то время такие победы не засчитывались. Иначе, к моей чести, у меня было бы на один сбитый аэроплан больше. Я был очень горд своим первым успехом, в конце концов, нет дела, верят или нет.

Как я встретил Бельке.
Друг мой Цеймер получил истребитель - моноплан "Фоккер" и я остался один. Битва в Шампани свирепствовала, французкие летчики начали интенсивно летать. Нам приказали образовать боевой отряд и погрузиться на поезд 1 октября 1915 г.
Моим соседом оказался неприметный лейтенант, про которого я знал, что на его счету уже четыре сбитых аэроплана и что его имя упоминалось в донесениях. Мне было неловко, что за это время я не имел ни одной подтвержденной победы. Я поинтересовался у него, как ему это удается. Он отвечал, что подходит близко к врагу, хорошо прицеливается и - враг падает. Я сказал, что делаю то же самое, не понимая, что разница между нами состоит в том, что он летает на "Фоккере", а я - на Grossflugzeug.
Я загорелся узнать у этого человека секреты его мастерства.
Мы много общались и наконец, я решил, что мне надо научиться летать на "Фоккере". Теперь моим единственным желанием стало самому научиться уп-
равлять аэропланом. По счастью, вскоре я получил шанс брать уроки пилотажа на старом "сундуке" в Шампани. Я занялся тренировками как следует и после двадцати пяти тренировочных полетов был готов к экзамену - первому самостоятельному полету.

Мой первый самостоятельный полет.
10 октября 1915 г.
В этот день вечером мой учитель Цеймер сказал мне: "Теперь вы полетите сами". Должен сказать, что я изрядно перетрусил. Но это чувство не достойно человека, сражающегося за отечество, поэтому я не подал вида и забрался в машину. Цеймер еще раз объяснил мне, что нужно делать, и я запустил мотор. После короткого разбега я взлетел. Я перестал чувствовать боязнь, скорее я был горд, что наконец - то лечу сам. Я заложил размашистый левый вираж и стал готовиться к посадке. Выключив мотор, я стал снижаться, как меня учили, но машине не хотелось мне подчиняться. Я потерял равновесие, сделал несколько панических движений и аэроплан скапотировал.
Я был очень огорчен, глядя на повреждения, которые претерпел мой аппарат. Все же они были не очень велики. Еще через два дня настойчивых тренировок я овладел премудростью посадки. Две недели спустя я проходил свой первый экзамен. Я выполнил всю предписанную мне программу, описав несколько восьмерок и успешно пикируя.
Однако, к моему вящему огорчению, мне сказали, что я не справился. Единственным способом попасть в летчики было еще раз пройти весь путь с начала.

Мои тренировки в Дебрице.
Чтобы пройти испытания заново, я должен был ехать в Берлин. Мне было предписано отправляться на Гигантском аэроплане. Его отличие от нашей "баржи" состояло в еще болших размерах. Этот аэроплан окончательно уверил меня в том, что чем меньше аппарат, тем он пригоднее для воздушного боя. Большие самолеты подходят лучше всего для роли бомбардировщиков, они слишком неповоротливы для других заданий.
Я прибыл в Дебриц, близ Берлина, вместе с моим товарищем фон Линкером. Мы одновременно тренировались, имели одинаковые способности и наклонности. Нашей целью было стать истребителями, летать на "Фоккерах" и попасть на Западный фронт. Год спустя наши дороги пересеклись вновь и мы короткое время летали вместе. Он погиб, сбив три аэроплана.
В Дебрице были хорошие возможности для охоты. В имении Бухов меня хорошо знали и приглашали поохотиться, но казарменное положение не давало мне этого сделать. В Бухове я условился о том, что вечером буду прилетать и ночью охотиться на свиней с хозяевами. Вечером мы со вторым летчиком прилетали в Бухов, садились и я отправлялся на охоту, а пилот возвращал аппарат на аэродром. Утром мой пилот доставлял меня обратно. Это было подчас нелегко, так как лететь приходилось в любую погоду, впрочем, мой друг ни разу меня не подвел.

Я стал летчиком.
В рождество 1915/16 г.г. я выдержал экзамен и стал истребителем. После этого меня командировали на заводы Фоккера в Шверин, куда я полетел вместе со своим механиком. После осмотра заводов мы полетели в Бреславль, затем - в Швейдниц, оттуда - в Любен, и наконец, вернулись в Берлин. Будучи опытным наблюдателем, я ни разу не сбился с дороги, мы сделали несколько остановок в пути, посещая моих родственников.
В марте я присоединился ко Второму истребительному отряду под Верденом. Летая на двухместном аппарате, я изучал тактику воздушного боя.
26 апреля я получил неофициальную рекомендацию в сообщении с места боев, хотя имя мое упомянуто не было. Незадолго до этого я
установил на своем аэроплане пулемет по типу "Ньюпора". Над моей установкой посмеивались, очень уж она примитивно выглядела. Но в описываемый день я встретил неприятельский "Ньюпор", пилот которого был, видимо, как и я, начинающим. Когда я подлетал к нему, он бросался наутек. У меня и мысли не было его сбивать, я просто решил проверить на нем свою установку. Я пристроился сзади него и открыл огонь короткими очередями. "Ньюпор" перевернулся на спину и стал терять высоту. Сначала я думал, что это трюк, который часто проделывают французы,стремясь выйти из боя, но перевороты не прекращались. Он упал в лес неподалеку от форта Дуомон, на вражеской территории. Мой наблюдатель поздравил меня; это был второй мой сбитый, правда, опять не отнесенный к моим 52 победам. В официальном сообщении говорилось, что два неприятельских аэроплана были сбиты над Флери, к югу и западу от Дуомона.

Смерть Холька.
30 апреля 1916 г. я летел над фортом Дуомон и заметил, что невдалеке один "Фоккер" атакует трех "Кодронов". Я обратил внимание своего наблюдателя на то, что немец очень грамотно ведет бой. Мы предположили, что это был Бельке и решили узнать после полета. Потом я увидел, что силы французов возрасли до 10 аэропланов и немецкая машина, обороняясь, принуждена сильно снижаться. Я не мог оказать ему помощь по двум причинам: во-первых, я был слишком далеко, а во-вторых, мой "Альбатрос" не мог идти против сильного встречного ветра. На высоте около 900 метров "Фоккера" еще раз атаковали и он скрылся в маленьком облаке, и, как мы предположили, ушел под его прикрытием. Каково же было наше горе, когда после полета мы узнали, что это был мой друг по восточной кампании граф Хольк, и что из того облака он упал на землю с простреленной головой. Этот человек всегда служил мне примером для подражания, будучи моим добрым другом. Его смерть явилась для меня ударом и надолго выбила меня из колеи.

Я лечу в бурю.
Под Верденом наша боевая работа нарушалась частыми ураганами, а для пилота нет более неприятной вещи, чем непогода. На Сомме однажды был случай, когда английский патруль из нескольких аэропланов был вынужден из-за сильного ветра приземлиться на нашей территории и сдаться в плен.
Я был послан разведать обстановку в районе крепости Метц. В воздухе висела буря. Я ни разу не проходил сквозь грозовые облака, но от опыта бы не отказался. На обратной дороге у меня было приключение.

На аэродроме Меца меня отговаривали лететь, так как приближалась ченильно серая туча. Но я обещал вернуться на свой аэродром и чувствовал бы себя лжецом, если бы не попытался. Я взлетел и направил аэроплан прямиком в тучу. Хлестал дождь, стало темно.
Я снял свои очки, их залило. Бешеной силы ветер подхватил мой "Альбатрос" как газету. Я насилу справлялся с управлением, при любой попытке встать в вираж меня начинало трепать и сносить. Я вынужден был лететь только по прямой, перескакивая через препятствия; на малой высоте был шанс сохранить ориентацию в пространстве. Я прыгал через дома, колокольни, деревья, холмы... Я приготовился к смерти, несколько раз вокруг меня ударяли молнии.
Внезапно я заметил, что передо мной мрак начинает рассеиваться, и вдруг я вылетел из тучи. Дождь все еще лил потоками, но это было уже не так страшно. Я сел на своем аэродроме, где все уже считали меня погибшим.
Я больше никогда не полечу в бурю, если этого не потребует отечество, слишком уж это напоминает самоубийство. Но все же хочу сказать, что в этот мой полет я испытал славные ощущения и теперь все кажется просто великолепным.

В первый раз на "Фоккере".
С самого начала моей летной карьеры единственным моим стремлением было летать на одноместной боевой машине. После долгого надоедания моему командиру я наконец получил разрешение подняться на "Фоккере".
Мы владели старым истребителем на паях с моим другом Риманом. Я летал по утрам, а он - после обеда. Мы ревностно следили, чтобы наш старый "сундук" всегда был в норме и боялись, что кто-нибудь из нас однажды разобьет его. Раз утром я слетал на задание, но противника не встретил. Вечером полетел Риман и не вернулся. Поздно вечером пехота сообщила о воздушном бое между "Ньюпором" и "Фоккером", причем немецкая машина опустилась где-то в районе Морт-Ома. В середине ночи нам донесли по телефону, что в передовых окопах у Морт-Ома появился германский летчик. Это оказался Риман. Он рассказал, что мотор нашего с ним истребителя был разбит пулей и он с трудом посадил машину, после чего поджег ее и укрылся в снарядной воронке и дождался ночи. В темноте он переполз в наши окопы.
Вскоре мне доверили новенький "Фоккер", который я, каюсь, разбил. Я пошел на взлет, как вдруг на малой высоте отказал мотор. Я не мог посадить машину и она разбилась. К счастью, я не пострадал.

Бомбардировки в России.
В июне нас снова погрузили в вагоны и отправили на восток, в Россию. Мы остановились в Ковеле и остались жить в нашем поезде - очевидное преимущество перед отелем, не надо менять квартиру и всегда готов ехать дальше. Правда, в разгар русского лета неподвижный спальный вагон представляет собою филиал ада. Поэтому мы с двумя друзьями поселились неподалеку, разбив палатку в лесу.
Задания наши на этот раз заключались в бомбардировках железнодорожных узлов. Однажды мы вылетели на бомбардировку станции Маневичи, находившейся на 20 миль в глубине русской обороны - очень далеко. Русские готовились к наступлению и станция была до отказа забита длинными эшелонами, они протянулись на километры и промахнуться было просто невозможно.

Единственной реальной опасностью при полетах в России был отказ двигателя над вражеской территорией. Мы с особым тщанием проверяли двигатели перед стартом. Вражеских самолетов не было, вернее, почти не было, да и подготовлены они были плохо. Противоаэропланная артиллерия русских была хороша, но крайне немногочисленна. Так что полеты в России по сравнению с западным фронтом - сущий курорт.
Я летал груженный бомбами под завязку - иногда мой аппарат поднимал их 8 пудов! Кроме того, у меня были еще два пулемета и очень тяжелый наблюдатель. Аэроплан летел очень нехотя. Тем не менее я участвовал обычно в двух вылетах за день. Жаль, что моя коллекция сбитых, по понятным причинам, не пополнилась ни одним русским.

В рейде на Маневичи мы пролетали над обширнейшими лесами, населенными, видимо, рысями и лосями. Единственной деревней во всей округе и были Маневичи, выглядела сама деревня плачевно, мы отметили лишь несметное число бараков у станции и армейские палатки неподалеку. Видно, другой авиаотряд побывал здесь до нас, так как пути на выезде со станции были разбомблены, а паровоз, стоявший рядом - пускал пар. Я углядел на другом краю станции движущийся локомотив и поспешил остановить его. Мы хорошо прицелились и уронили бомбу на рельсы перед ним. Паровоз остановился.

Мы бросали бомбу за бомбой, хорошо целясь и не торопясь: зенитные ордия работали не в нашем направлении, а русских аэропланов не было и не предвилелось, несмотря на близость их аэродрома. Мы оставили одну бомбу на обратный путь и повернули домой. По дороге мы осмотрели русские лагери. Русские, особенно их кавалерия, очень боятся пулеметного огня с воздуха. Их атаку можно опрокинуть одним аэропланом: при обстреле с него они теряют весь боевой пыл и рассеиваются. Не хотел-бы я быть командиром казачьего корпуса в подобной ситуации. Подарок в виде оставшейся бомбы мы приподнесли русскому змейковому аэростату, поднятому для наблюдения у самого фронта. При нашем появлении его начали быстро спускать,
но когда мы сбросили бомбу, спуск прекратился. Я не думаю, что мы в него попали, наверное, русские просто разбежались, бросив своего товарища в беспомощном положении. Приземлившись, мы обнаружили, что в крыле у нас дырка от пули.

В другой раз нас послали атаковать переправу через реку Стоход, где русские навели наплавной мост. Подлетев к месту, мы были удивлены, что переправа уже действует - по мосту уже переходила кавалерия, очень плотные массы людей и лошадей. Мне стало ясно, что попав бомбой в мост, можно причинить неприятелю огромный урон. Мы сбросили сразу три бомбы, ни одна из них в мост не попала, но беспорядок на переправе начался жуткий. Мой наблюдатель обстрелял переправу из пулемета и мы удалились, так как за нами шел еще весь авиаотряд. Полагаю, что наш удар явился причиной неудачи русской атаки. Возможно, после войны официальные русские документы донесут до меня правду.

Наконец!
В середине августа наш ковельский аэродром посетил Бельке. Он только что ездил с военной миссией в Турцию и сейчас возвращался в главный штаб. Рассказав нам о своем путешествии, он упомянул и о том, что хочет организовать истребительный авиаотряд и продолжить боевую работу на Сомме. Для этого у него имелось разрешение набирать в свой отряд людей, которые, по его мнению, обладали ценностью для его дела. Я не осмеливался просить его взять меня; Мне не наскучил еще русский фронт, здесь было интересно летать, но мысль о карьере истребителя на западном фронте не давала
мне покоя.
На следующее утро Бельке должен был ехать дальше. Совсем рано кто-то постучал в мою дверь и я был вне себя от восторга, увидев на пороге великого человека с лентой "Pour Le Merit". Мы были знакомы, но я и в мыслях не имел стать его учеником. Он спросил, не хочу-ли я поехать с ним на Сомму. Через три дня я уже ехал через всю Германию к новому месту службы. Моя мечта, наконец, исполнилась. Я не думал, что буду иметь тот успех, который имею теперь. Когда я покидал своих в России, один из моих друзей крикнул мне: "Смотри, не возвращайся без Ordre Pour Le Merit!"

Моя первая английская жертва.
17 сентября 1916 г.
16 числа Бельке проинструктировал нас. Мы еще не имели больших успехов, и поэтому внимали с открытыми ртами. Мы получили новые аэропланы и на следующий день полетели с Бельке в первый раз.
Ожидалась большая активность англичан. Подойдя к фронту, мы увидели большой отряд британских самолетов, направляющийся к Камбрэ. Бельке заметил его первым и мы устремились за ним в атаку. Все мы хотели достойно выдержать экзамен в глазах нашего возлюбленного командира.
Мы отрезали англичан от фронта и начали сближение. Нас было пять, их - семеро, больших двухместных бомбардировщиков. Бельке пристроился близко к ведущему, но пока не стрелял. Я последовал его примеру. Моя жертва стала петлять, не давая мне зайти ей в хвост. Я открыл огонь, но не попал. Мой противник отвечал мне из своего подвижного пулемета. Мною владела одна мысль: этот аппарат обязан упасть. Я ни на мгновение не подумал о том, что другой британец может прийти на помощь своему товарищу. Наконец, англичанин перестал петлять, видимо, потеряв меня из виду. Я зашел ему
в хвост так близко, что боялся удариться в него, и дал короткую очередь из своего пулемета. Я чуть не завыл от восторга!! Пропеллер англичанина перестал крутиться, Машина стала странно раскачиваться, видимо, я подстрелил пилота. Наблюдателя также не было видно. Англичанин опустился неподалеку от одного из наших аэродромов. Я настолько был возбужден победой, что сел рядом, чуть не разбив свой аппарат. К нам бежало множество солдат. Мои догадки оказались верны: я разбил ему мотор и жестоко ранил летчика и наблюдателя. Наблюдатель скончался на месте, летчик - по пути в перевязочный пункт. Я почтил память павшего врага и поспешил домой.

Когда я вернулся на аэродром, все уже завтракали, меня спросили, почему я задержался. Я с гордостью сказал, что сбил англичанина. Все были очень рады, в тот день все, кто летел с Бельке, а также он сам, сбили по вражескому аэроплану.
Должен отметить, что с тех пор ни один английский отряд не отваживался летать у Камбре, пока там был отряд Бельке.

Сражение на Сомме.
За всю свою жизнь я не встречал столько вражеских самолетов, как на Сомме. Первые англичане появлялись с восходом солнца, последние исчезали с закатом. Бельке как-то раз сказал, что Сомма - эльдорадо для истребителя. Сам он в кратчайшее время довел число своих побед с 20 до 40. Мы же, не имевшие его опыта, все же смело смотрели в глаза опасности. Каждый день было жарко. Против нас иногда выступало 40 - 60 англичан. Мы, к сожалению, часто оказывались в меньшинстве. Но для нашего противника количество было важнее качества.
Англичане все же, надо признать, проворные парни. Они часто наведывались к нам, прицельно бомбя квартиру Бельке. Они часто вызывали нас на поединки и никогда не отказывались драться, не в пример французам, старавшимся в то время всячески избежать встречи с воздушным противником.
Бельке был нашим кумиром, мы во всем стремились походить на него и не допускали даже мысли о том, чтобы в чем-то отстать. К моменту гибели Бельке наш отряд имел 40 воздушных побед, а к настоящему времени - больше сотни. Дух Бельке, великолепного воздушного бойца, живет среди его достойных последователей.

Смерть Бельке
28 октября 1916 г.
Однажды мы под предводительством Бельке летели на врага. Погода была ветренная, облачная. Кроме истребителей, других аэропланов не было. В разрыве облаков мы увидели два английских аппарата, которые, казалось, забавлялись плохой погодой. Нас же было шестеро.
Бой начался обычным маневром: Бельке напал на одного англичанина, я - на другого. Но я тут же вынужден был отвернуть, так как на моем пути выросла немецкая машина. Бельке был метрах в 200 от меня, он вместе со своим ведомым расстреливал англичанина. Их машины шли крыло к крылу. Вдруг я краем глаза заметил неестественное движение обеих машин. "Столкновение!"- понял я. Такого я еще не видел. На самом деле это было не столкновение, а всего лишь соприкосновение двух аэропланов, но учитывая громадную их скорость, оно имело, по-видимому, фатальные последствия для аэроплана Бельке. Он бросил свою жертву и начал спиралевидный спуск. Когда он прошел подо мной, я увидел, что крылья его аэроплана обломлены. Скрывшись в облаке, он потерял целую поверхность. Его падение сопровождал его ведомый, чей аппарат остался невредим. Когда мы вернулись домой, нас ждала ужасная весть - Бельке погиб. Представляю, как должен был переживать это человек, явившийся невольной причиной гибели нашего комардира. Странное дело: многие люди искренне верили, что являлись лучшими друзьями Бельке, на деле же были едва знакомы с ним. У него не было личных врагов; всем без исключения этот человек был приятен. Только один человек, тот, кто явился причиной его гибели, быть может, был ему ближе других. Ничто не случается без Божьей воли, это единственное утешение для нашей души в течение войны.

Моя восьмая жертва, или Я получаю медаль.
Во времена Бельке 8 побед было почтенным числом. Теперь, когда у некоторых летчиков победы исчисляются десятками, может показаться, что сбивать аэропланы стало легче. Это не так: с возрастанием числа аэропланов возрастает вероятность воздушной победы, но не надо забывать о том, что и тебя тогда могут скорее сбить. Вооружение наших врагов постепенно совершенствуется, а их число возрастает. Когда Макс Иммельман сбил свой первый аэроплан, он обнаружил, что на нем нет даже пулемета! Такая оплошность теперь может быть допустима только на тыловых аэродромах да в учебных частях.

9 ноября 1916 г. мы с моим другом Иммельманом - однофамильцем покойного великого летчика, бывшим всего 18 лет от роду - полетели к неприятелю. Мы с ним были давно и хорошо знакомы, а товарищество - незаменимая вещь в воздухе. У меня было уже семь побед, у Иммельмана - пять. На подлете к фронту мы увидели отряд вражеских бомбардировщиков, идущих в сторону нашего аэродрома. Их было очень много и мы сразу ринулись в атаку. Я приблизился к последней машине и открыл огонь. Первыми очередями я отключил пулеметчика. Возможно, я попал и в пилота, так как машина резко
пошла вниз, не сбросив бомб. Чтобы закрепить успех, я выстрелил еще несколько раз. В то же время Иммельман сел на хвост другому англичанину и также свалил его. Оба аэроплана упали рядом, неподалеку от нашего аэродрома в Ляникуре. Мы поспешили на посадку, чтобы взглянуть на сбитые нами машины. Едва приземлившись, мы вскочили в автомобиль и поехали к месту падения неприятелей. Было очень жарко, я снял куртку, шлем и расстегнул рубашку. Сапоги мои были по колено в грязи, так что вид у меня был совсем не боевой.

Я подошел к машине, ставшей моей жертвой. Вокруг собралось много народу. Я подошел к одному из офицеров, козырнул и спросил его о его впечатлении от воздушного боя. Он детально осведомил меня, а потом, спросив, кто я, взял за руку и куда-то повел. Я очутился в компании нескольких офицеров, коим и был представлен. Мне не нравилось мое положение, так как все они выглядели с иголочки, а я, как уже сказал, имел весьма потрепанный вид. Ко мне проявил интерес странный офицер: он был одет в генеральские брюки, имел неопределенные эполеты и орден на шее. Его моложавое лицо показалось
мне знакомым; во время разговора с ним я застегнулся как можно незаметнее и вообще принял более воинский вид. Я все же не мог вспомнить, кто это. Я простился с ним и поехал домой. Вечером нам в отряд позвонили и я узнал, что беседовал не с кем иным, как с Его Высочеством Великим герцогом Сакс-Кобург Гота. Мне было приказано поехать к нему. Оказалось, что англичане хотели разбомбить его ставку, а я своей атакой сорвал их намеренья. За это я получил сакс-кобургскую медаль за храбрость.

Майор Хоукер.
Я был очень горд, когда узнал, что 23 ноября сбил летчика, считавшегося английским Иммельманом. Произошло это так.
Утром я вылетел на свободную охоту и заметил три английских истребителя. Они бросились на меня, а так как я был не прочь подраться, то не стал их разочаровывать. Я находился ниже их, и поэтому вынужден был ждать, пока кто-нибудь из них меня атакует.
Один англичанин попытался сесть мне на хвост, но я уклонился, встав в крутой вираж. Последовала карусель, мы с англичанином рьяно старались зайти друг другу в хвост. Высота была около 3000 метров.

Я понял, что встретил далеко не новичка. Англичанин никоим образом не желал прерывать бой, да и летел он на весьма поворотливой машине. Мое преимущество состояло в том, что мой аппарат быстрее набирал высоту. Наконец я смог занять позицию чуть выше его и зайти ему в хвост. Высота уже была 2000 метров. Мой оппонент должен был подумать, не пора ли нам распрощаться: ветер все более сносил его к нашим позициям. Когда мы были на высоте 1000 метров, он весело махнул мне рукой, мол, как поживаешь? Круги, выписываемые нами, имели диаметр всего 80-100 метров. Я был настолько близко от него, что глядя вниз, в гондолу его "Де Хевиленда", мог видеть каждое движение его головы.

Англичанин, без сомнения, был хорошим спортсменом, но сейчас перед ним стояла дилемма: садиться в стане врага или попытаться прорваться к своим мимо меня. Естественно, он выбрал второе, напрасно стараясь удрать от меня мертвыми петлями и крутыми виражами. Он пытался в меня стрелять, но промахивался. Тогда он опустился до 100 метров и полетел зигзагами, стараясь запутать не столько меня, сколко наземных стрелков. Стреляя, я следовал за ним на предельно малой дистанции, как вдруг у меня вышла задержка в пулемете, что почти лишило меня успеха. Но мой противник был
настигнут последним моим выстрелом и упал с простреленной головой в 50 метрах за нашими линиями. Пулемет с его аэроплана теперь украшает вход в мое жилище.

Я получаю Ordre Pour Le Merit.
Я сбил шестнадцать врагов и шел во главе списка летчиков - истребителей. Таким образом, я достиг своей цели, ведь в прошлом году я в шутку сказал об этом своему другу. Честно говоря, мне самому в это не очень-то верилось. Но покойный Бельке, как мне сказали, в свое время выделил меня из остальных моих товарищей, сказав, что меня ждет слава лучшего истребителя.
Бельке и Иммельман получили свои Pour Le Merit, сбив по 8 самолетов. На мой же счет Главная квартира хранила до сих пор молчание, что меня, признаться, озаботило. Поговаривали, что мне собираются дать под начало истребительный отряд, что вскоре и подтвердилось: к нам пришла телеграмма, в которой говорилось, что лейтенанту Рихтгофену поручается командование 11-м истребительным авиаотрядом. Должен сказать, что меня это раздосадовало: я очень не хотел переходить куда-либо из отряда Бельке, от своих товарищей, с которыми я уже сдружился и слетался. Кроме того, я ждал, что мои заслуги будут, все же оценены, мне нужен был орден Pour Le Merit.

Два дня спустя, когда мы сидели всем отрядом, справляя мой отъезд, из Главной квартиры пришла вторая телеграмма, о том, что Его Величество Кайзер изволил пожаловать мне Ordre Pour Le Merit. Это была неописуемая радость для меня и для моих друзей.
Я никогда не думал, что будет так хорошо командовать авиаотрядом. Даже в самых дерзких мечтах не мог я предположить, что когда-либо будет авиаотряд фон Рихтгофена.

"Красный малыш".
Мне пришла идея покрасить свой "Фоккер" в ярко-красный цвет.
В результате всякий теперь узнавал мою машину в воздухе. Противник также вскоре прознал про это превращение.
Однажды, уже на другом участке фронта, я атаковал неприятельский "Виккерс", фотографировавший наши позиции. Видимо, он не имел возможности защищаться, так как у него не было пулемета.
Подбив аэроплан, я заметил, что он загорелся. Я решил не добивать безоружных и дал ему возможность сесть на вынужденную. Неприятельский аэроплан на земле попал в проволочные заграждния, перевернулся и запылал вовсю, экипаж быстро его покинул. Я же попал в довольно комический камуфлет, так как на высоте 500 метров у меня отказал мотор и я принужден был срочно и без всякой подготовки сесть рядом с моим противником.
Оба англичанина, нимало удивленные моим скоростным спуском, поздравили меня с победой. Это были первые неприятели, сбитые мною и оставшиеся в живых, поэтому мне доставило огромное удовольствие поговорить с ними. Между прочим, я спросил их, знают ли мои противники мой самолет и видели-ли его в воздухе. "О да! -ответил один из них - мы часто его видели. У нас его называют "Красный малыш".

Английские и французкие летчики.
Мы соревновались по количеству сбитых с отрядом Бельке и не могли опередить их: как правило, они имели над нами преимущство, лишь иногда позволяя нам идти с ними на одном уровне. Все зависело от того, имели ли мы дело с фокусниками - французами или со смелыми парнями - англичанами. Правда, их смелость подчас граничила с глупостью, хотя в их глазах выглядела крайним проявленим геройства.
Я полагаю, что главное в воздушном бою это не умение выписывать головоломные вольты, петли и виражи, а выдержка летчика и его желание победить. Можно устраивать в воздух цирковое представление и не сбить ни одного неприятеля. Наступательный дух - вот что главное, и поэтому мы всегда будем иметь инициативу в воздухе. У французов же совсем другой характер: в основном, они бьют из засады, исподтишка. Правда, попасться в западню может только разве новичок, ведь аэроплан в воздухе не спрячешь. Иногда галльский темперамент дает себя знать, и тогда француз атакует,
впрочем, боевого запала хватает, как правило, ненадолго.
Англичане видят в полетах, в основном, спорт. Они находят массу удовольствия в петлянии, полетах на спине и прочих трюках, пригодных разве что для спортивного праздника или для веселения нашей пехоты в окопах. Правда, мы, летчики противной стороны, этого не ценим, требуя от них не цирковых, но боевых навыков. Поэтому победа в воздухе останется за нами.

Я сбит.
Март, 1917 г.
Мы патрулировали отрядом и заметили группу машин неприятеля над германскими артиллерийскими позициями в районе Лянса. Полет на врага и предвкушение схватки очень щекочут нервы, не так даже, как сам бой. В бою от тебя требуется ледяное спокойствие, чтобы хорошо прицелиться и во-время выстрелить. А вот когда ощущаешь неизбежность схватки, когда летишь на противника, разыгрывается охотничий азарт. Мы определили, сколько машин имеет враг, каково положение, выгодно-ли оно для нас. Нас было пятеро, англичан - в три раза больше. Они летели в сомкнутом боевом порядке, расстроить который трудно даже группе аэропланов, а для одиночки - совсем невозможно. Они также заметили нас и развернулись для атаки.
Следя за врагом, мы также сомкнули строй, так как понимали, что если кто-то из наших упадет, мы окажемся в гораздо более плохом положении.

Один англичанин отделился от строя и отвалил в сторону. "Вот тут ты и пропал!"- подумал я и сел ему на хвост. Видимо, у британца не выдержали нервы и его наблюдатель начал стрелять по мне, когда я был еще далеко. Не особенно этим озаботившись, я подошел к нему метров на сто и, прицелившись, дал несколько очередей. В моем воображении я уже видел его сбитым. Я был совершенно спокоен. Продолжив сближение, я приблизился к врагу до пистолетной дистанции в 20 метров и опять открыл огонь, как вдруг раздался сильный треск и я понял, что в меня попали, точнее, в мой аппарат. С ужасом я заметил струю бензина. Мой мотор уменьшил обороты и вскоре замер. Англичанин с удвоенной энергией поливал меня из
пулемета, ведь я прекратил стрельбу. Я начал интенсивно пикировать, выключив магнето, усердно молясь о том, чтобы бензин не полыхнул. Адская жидкость хлестала из пробитых баков мне на ноги.

Оглянувшись, я видел беловатый шлейф бензиновых паров за моей машиной - верный предвестник взрыва или пожара. Тем временем, скорость росла, я уже не мог без риска высунуть голову из кабины.
Высота была около 3000 метров. Схватка осталась далеко позади.
Неожиданно я увидел пылающий падающий аэроплан. Он был похож на наш, но когда он поравнялся со мной, я обрадовался - это был англичанин. Сразу вслед за ним из боя вертикально вниз вывалился еще один аппарат, на этот раз, германский. Он падал, сильно вращаясь, потом все же смог восстановить равновесие.
На высоте около 300 метров я перешел в пологое пикирование, сумел погасить скорость и приземлил машину без поломок на лугу у дороги близ Хейнен Лиетар. Мой товарищ сел благополучно в нескольких километрах от меня. Я сел, свесив ноги из моей пробитой во многих местах птички и сидел так довольно долго, сделав, вероятно, очень глупое лицо.

Вскоре ко мне подъехал офицер. Он очень спешил ко мне на выручку и задыхался. Он осведомился, не случилось-ли со мной чего-нибудь и пригласил поехать с ним в его квартиру в Хейнен Лиетар. Он оказался военным инженером и мало что смыслил в авиации.
Для начала он спросил меня, где мой "шофер" и я сильно пал в его глазах, когда ответил, что я истребитель и летаю один. Затем, уже у себя в блиндаже, он осведомился, сколько аэропланов я сбил. Я ответил, что двадцать четыре. После этого он сухо сказал, что если я захочу есть, к моим услугам офицерский клуб и удалился. Очевидно, я в его глазах оказался наиболее бессовестным лгуном из всех, что он встречал. Хорошо, что со мной был мой Pour Le Merit.

Вечером я показался в офицерском клубе с моим орденом. Мой новый знакомый и его товарищи были крайне смущены и наконец поинтересовались моим именем. Когда они узнали, кто я, их недоброжелательство как рукой сняло, меня угостили шампанским и устрицами, пока наконец за мной не приехал мой ординарец и не увез меня в отряд.
От него я узнал, что вместе со мной был сбит наш товарищ Люберт по прозвищу "пулелов": в каждом бою его машина получала пробоины.
Люберт отделался легким ранением и сейчас был в госпитале. Через несколько месяцев наш дорогой "пулелов" погиб за Отечество.

Приключения летчика.
Конец марта 1917 г.
Наша армия отошла на знаменитые позиции Зигфрида и воздушные сражения началиcь с новой силой. Оставив противнику местность, мы оставили за собою воздушное пространство. Англичане, пытавшиеся перейти от позиционной к маневренной войне, все же покидали окопы с великой неохотой. Мы следили за их поведением и не позволяли своевольничать. В это время был убит принц Фридрих Карл.
Во время свободной охоты, предпринятой отрядом Бельке, лейтенант Фосс сбил англичанина, но и его аэроплан был поврежден. Он опустился в нейтральной полосе между окопов. Ему повезло: мы оставили эту землю, а неприятель ее еще не занял, на ней были только маневренные патрули обеих сторон. Английский аппарат стоял тут же рядом, его пилот думал, что территория уже занята британцами.
Фосс же был другого мнения. Воспользовавшись тем, что англичанин куда-то отошел, оставив аппарат без присмотра, он быстро снял с него пулеметы и другие ценные вещи, зажег аппарат, а затем помахал бежавшим к нему англичанам и был таков.

Моя первая двойная победа.
Рано утром второго апреля я был разбужен канонадой, в этот раз особенно громкой. Вбежал мой ординарец с вестью о том, что наш аэродром атакуют англичане. Я вскочил как ужаленный и быстро оделся. Враги действительно кружились над нашим полем. Мои механики знали, что я не упущу случая поохотиться и моя красная птичка стояла заправленная и готовая к взлету. Я полетел.

Как я ни спешил, оказался последним. Тут же один из англичан попытался сест мне на хвост. Это был двхместный аппарат. Мы начали кадриль. Иногда мой противник летал на спине, иногда смешил меня другими акробатическими номерами. Вскоре мы остались одни, шансы победить были у того, кто окажется хладнокровнее. Мой соперник резко пошел вниз, я так понял, что он собирался садиться, но он решил драться до победного. На бреющем полете он вышел на прямой курс, увлекая меня за собою. Продолжая обстреливать его, я должен был следить, чтобы не задеть домов деревни, над которой мы пролетали. Я почувствовал попадание в свой мотор. Все же он обязан был упасть. На полной скорости он врезался в дом. Я не оставил ему выбора. Это лишний раз доказывет, что британец выказал больше глупой отваги, чем истинного мужества. Вместо того, чтобы опуститься и выйти из боя, он предпочел глупо погибнуть. Энергию и рвение надо отличать от идиотизма.

Я же возвращался домой. Мои товарищи поздравили меня с победой. В тот день наш новичок сбил свой первый аэроплан, а навестивший нас Фосс- двадцать третий. Он шел вторым после меня по результативности. В обед, когда он должен был лететь домой, я вызвался проводить его. Погода ухудшилась и мы не надеялись найти больше дичи. Над Аррасом к нам присоединился мой брат Лотар, узнавший мою птичку по окраске. Вдруг мы заметили английский патруль, задумавий атаковать нас, но увидев мой "красный малыш", отвернули и попытались скрыться, но мы их настигли благодаря быстроходности наших аппаратов. Я был к неприятелю ближе всех и атаковал последний аппарат. Он принял бой, а товарищи его оставили.

Бой был подобен утреннему. Мой противник хорошо знал свое дело и стрелял он неплохо. Но я все же оказался проворнее, сел ему на хвост и пробил бензобак. За ним потянулся бензиновый шлейф. Он попытался уйти от меня в облако, а потом, когда мотор его остановился, продолжил защищаться, отстреливаться до последнего. Но он должен был признать, что проиграл. Когда он наконец приземлился, я опустился пониже, чтобы узнать, убил я его или нет. Что бы вы думали, сделал этот мошенник? Он успел снять с турели пулемет и прострелил мне крыло. Фосс, когда я ему это рассказал, был очень
возмущен и сказал, что на моем месте он бы застрелил наглеца Но я решил проявить великодушие, и этот парень остался одним из немногих, кто пережил мою атаку. Я же в приятном расположении духа полетел домой и отпраздновал свою тридцать третью победу.

Мой рекордный день.
Стояла отличная погода. У нас в отряде был посетитель, который сгорал от желания увидеть воздушное сражение. Мы решили, что можем удовлетворить его любопытство, посадили его с подзорной трубой и взлетели вчетвером. Нам повезло: вблизи нашего аэродрома нам попался неприятельский патруль из пяти машин. в ходе короткого боя на высоте около 2 километров мы повредили три вражеские машины и уничтожили две. Наш друг внизу был нимало удивлен, он ожидал драматического зрелища, а увидел нечто вполне мирное, как казалось с земли до тех пор, пока несколько машин не упало. Из наших никто не был даже ранен. Мы плотно позавтракали и были вновь готовы к подвигам. Наи аэропланы были заправлены и подготовлены к бою. Мы полетели вновь.

К вечеру мы с гордостью телеграфировали, что шесть германских машин уничтожили 13 неприятельских. Отряд Бельке лишь однажды отправил такое донесение. Один из наших, лейтенант Вольф, за сегодняшний день сбил четыре аэроплана, мой брат, Шефер и Фестнер - по два, а я - три.
На следуюий день мы, ужасно гордые, читали о своих подвигах в официальном сообщении. Воодушевленные, мы в этот день сбили еще восьмерых.
Я говорил с одним из пленных английских пилотов и узнал интересную вещь: оказалось, что среди британцев бытовало мнение, что на "красном дьяволе", как теперь именовали мой аэроплан, летает некая юная дама, германская Жанна Д"Арк. Мой английский коллега был удивлен и по-видимому, расстроен, когда я развенчал эту легенду, сказав ему, что эта дама стоит перед ним. Он думал, что на столь необычно выкрашенной машине может летать только женщина.

Хочу сделать небольшое отступление, рассказав, что во всех моих приключениях меня сопровождал мой дог Мориц. Этот пес всегда был весьма разумен и понятлив. Я купил его щенком в Остенде и с самого раннего возраста приучил к аэроплану. В России я иногда возил его с собою вместо наблюдателя, он величаво озирал окрестности, единственная неприятность состояла в том, что механикам часто после таких полетов приходилось драить аэроплан.
Однажды произошел инцидент, чуть не стоивший Морицу жизни.
Вообще, должен сказать, что нормальная смерть для собаки летчика - это смерть от пропеллера. Морицу было тогда уже два года, но он еще не обрел той серьезности, которая присуща собакам его породы.
Он обожал сопровождать мой аэроплан при взлете. Однажды он по обыкновению с лаем бежал впереди моей машины, когда мой аэроплан настиг его. Винт поломался, а Мориц лиился своего великолепного отвислого уха, я в свое время отказался их купировать. После этого уши Морица стали не совсем соответствовать одно другому.

Ночные атаки англичан.
В течение полнолунных апрельских ночей 1917 г. на наш великолепный большой аэродром Дуэ стали наведываться англичане.
Как-то поздним вечером, когда мы сидели в офицерском собрании, нам сообщили по телефону, что замечены британцы. Произошло некоторое смятение. Мы поспешили в бомбоубежище. Сначала мы слышали лишь отдаленное, похожее на комариное, зудение, перешедшее вскоре в рокот мотора. Наши прожектористы и зенитчики были готовы его встретить. Неприятель долго кружил над нашим аэродромом, мы уже подумали, что он отказался от удара по нам и ищет другие цели.

Вдруг он выключил мотор и наверное, начал снижаться. Прожекторы поймали его и поднялась стрельба по всему аэродрому. Мы выскочили из убежища и стали стрелять из карабинов. На охоте в Бухове я поднаторел в ночной стрельбе и сейчас мне представилась возможность применить умение на практике.
Неприятель снизился метров до 100 и сбросил бомбу, за которой последовала целая серия. Фейерверк был красивый, но никакого эффекта не произвел. вообще говоря, я нахожу в ночных бомбардировках больше моральный эффект, расчитанный на слабые нервы, нежели возможность нанести серьезный урон. Под конец летающее пианино бросало свои бомбы с высоты всего 50 метров, что было уже верхом дерзости. После того, как оно удалилось, мы вернулись в собрание и обсудили наши действия в случае, если британец пожалует назавтра. За следующий день по краям поля были вкопаны столбики, на которых установили трофейные пулеметы. Использовать наши пулеметы мы посчитали слишком большой честью для англичан. На
них мы поставили ночные прицелы и с нетерпением стали ждать появления ночных визитеров. Вечером нас опять вызвали из собрания, и мы заняли свои позиции у пулеметов. Первый гость прибыл точно также, как и вчера, на очень большой высоте, а затем опустился до 50 метров, направляясь к нашим баракам. Его поймали в луч прожектора и началась потеха. Наверное, атака кавалерийского корпуса не была бы встречена таким огневым отпором. Все же этот смельчак под ружейно - пулеметным огнем не отвернул, пролетев прямо над нами.

Когда он проходил над нашими головами, мы, естественно, прыгнули в блиндаж, не хватало еще летчикам в расцвете сил погибнуть от гадкой бомбы.
Несмотря на отсутствие видимых повреждений во вражеском аэроплане, наша пальба достигла основной цели, британец сбросил бомбы бесцельно и скрылся. Правда, одна из них взорвалась рядом с моим "красным малышом", но вреда не причинила. После этого я пошел спать, но англичане наведывались еще несколько раз за ночь, однажды один из них так низко прошел над моей квартирой, что я в страхе натянул одеяло на голову. Из окон от близкого разрыва повылетали стекла.

На следующее утро мы были немало обрадованы, увидев, что сбили троих англичан. их аэропланы опустились невдалеке от нашего аэродрома, а летчики были взяты в плен. Жаль, что они оставили нас в покое: они доставляли нам много удовольствия.

Шефер садится между линиями.
20 апреля мы летали на охоту и по возвращении не досчитались Шефера. Все очень надеялись, что он будет дома перед сумерками, но пробило десять, а его все не было. Мы предположили, что он сел где-нибудь на вынужденную, никто и в мыслях не допускал, что он сбит. По телефону мы ничего не узнали. Мы пошли спать, уверенные, что он вернется.

В два пополуночи телефонист разбудил меня и сообщил, что Шеффер находится в деревне И и очень хочет, чтобы его доставили домой. На следующее утро за завтраком нам предстал наш пропавший друг. Его тут же накормили и он рассказал нам о своих приключениях.
Он летел вдоль фронта, возвращаясь домой, как вдруг заметил корректировщик артогня. Он атаковал его и сбил, но солдаты в окопах решили не отпускать его и открыли ураганный огонь. Шефер понял, что его спасение - только в скорости,ведь англичане не догадывались стрелять с упреждением. Но в аэроплан все же попали; с треском остановился мотор, а враг начал палить с удвоенной энергией. Шеффер всемерно пытался уйти из зоны английских позиций.

Как только он приземлился, его аэроплан превратили в шумовку несколько пулеметов с окраины деревни Мошни у Арраса.
Шефер не долго думая, засел в ближайшей снарядной воронке. Ему стало ясно, что он опустился вне английских линий, но очень близко к ним. Благо, было уже довольно поздно. Чтобы наверняка его уничтожить, англичане устроили небольшую артподготовку газовыми снарядами, а затем выслали к обломкам его аэроплана и к месту где он прятался, солдат с пулеметами. Те обстреляли воронку, но в него не попали, хотя и заставили понервничать. Шефер готов был выскочить и бежать.

Ближе к ночи его оставили в покое. Вокруг его воронки прогуливались куропатки, и он, как бывалый охотник, по их голосам понимал, что ему ничего не угрожает. Вдруг одна пара птиц взлетела, за ней последовала другая. Видимо, шел патруль, чтобы пожелать Шеферу спокойной ночи. Шефер понял, что ему пора. Он по-пластунски переползал от воронки к воронке, двигаясь так примерно полтора часа. В конце своего пути он услышал, что к нему приближается группа солдат, но не мог определить, свои это или враги. Наконец, он увидел, что это германский патруль. Солдаты отвели меня к своему командиру, тот сказал, что Шефер сел менее чем в 50 метрах от английских окопов и что наша пехота считала его пропавшим. Он поужинал, а затем отправился в отряд. Англичане начали артподготовку, они хотели провести атаку, чтобы захватить Шеффера. Но он был уже далеко. В два часа ночи он нашел первый телефон в деревне И и соединился с нами.
Мы все были счастливы снова его видеть в добром здравии.
Другой бы на его месте после такого приключения отдыхал сутки, но Шеффер уже во второй половине дня летел с нами на охоту.

Цирк анти-Рихтгофена.
Англичане с некоторых пор решили от меня избавиться и начали охоту за моим "красным дьяволом". Как же они были разочарованы, когда узнали, что весь наш отряд перекрасил аэропланы в красный цвет. Я узнал, что существует некая группа на нашем участке фронта, имеющая целью сбить меня. Тем не менее, мне это нравилось даже больше, чем прежнее положение: теперь покупатели сами заходили в лавку, не надо было заниматься их поиском.
Мы прибыли на передовую и через несколько минут пожаловал горячий британец на "Спаде", пожелавший атаковать нас. Теперь это было редкое явление, англичане признали наступательную тактику излишне дорогой и перестали ей пользоваться. За первым появилось еще два "Спада" против меня, Вольфа и моего брата. В самом начале, несмотря на то, что неприятель считал себя выше нас поскольку сидел в лучших аэропланах, нападающие превратились в обороняющихся. Началась обычная карусель, но ветер нам благоприятствовал, так как дул в сторону германских позиций. Мой англичанин упал первым. я разбил ему мотор и он решил опуститься вниз но я теперь не щадил никого и атаковал его еще раз, после чего он развалился
в воздухе. Вольф и мой брат также вынудили противников опуститься неподалеку от моей жертвы. Мы полетели домой, искренне надеясь, что цирк анти-Рихтгофена продолжит хорошую традицию возвращаться после боя с нами сильно поредевшим.

Визит нашего отца.
Наш отец служил комендантом маленького городка близ Лелля, совсем недалеко от нас. 29 апреля утром он приехал к нам на аэродром. Мы с братом только что приземлились и выскочили из кабин наших аппаратов, крича одно и то же: "Здравствуй, отец, я только что сбил англичанина!" Наш старик был очень рад нам, мы с ним позавтракали а затем отправились на полеты. В это время над нашим полем происходил бой: прорвался английский отряд. Его атаковали разведывательные аэропланы. Неожиданно одна из германских машин перевернулась и выпала из боя, потом перешла в нормальное планирование и приземлилась у нас на аэродроме. Пулеметчик был убит, а аппарат - сильно поврежден. Около полудня мы летали еще раз, я
сбил еще одного англичанина. После обеда я немного вздремнул, а Шефер, Альменродер и Вольф увеличили свой боевой счет на одну машину. Во второй половине дня мы с Фестнером, Альменродером, Шефером и моим братом летали еще два раза, первый раз - неудачно, а во второй - мы с братом атаковали два артиллерийских корректировщика, приближавшихся к нашему фронту. Никогда у меня не было столь быстрой победы. Мой брат также свалил противника, убив пилота. Другие наши товарищи наблюдали за боем в отдалении, ибо у нас действовало правило, что победа должна быть одержана одним аппаратом, остальные могут лишь наблюдать или прикрывать атакующему хвост в случае опасности.

Мы сомкнули ряды, так как поблизости должно было быть собрание клуба анти-Рихтгофена. Мы их обнаружили, но они были слишком высоко и мы были вынуждены ждать их атаки. Их "Совпичи-трипланы" и "Спады" конечно, выше всяких похвал, но летчик не хотели драться, хотя мы им честно предлагали. Не понимаю, какой смысл высылать против нас отряд с тем, чтобы показать хвост? Наконец, один из них набрался смелости и атаковал нашего замыкающего, но мы все демонстративно повернули в его сторону и британец удрал. Начало было положено. Другой англичанин пытался это проделать со мной, но я встретил его пулеметным огнем. Уходя на своем быстроходном аэроплане, он оказался ниже меня и пропал: одноместный истребитель не может вести огонь назад. Я применил к нему один из моих трюков: открыл огонь с большой дистанции, чтобы напугать его. Он встал в вираж, я сократил дистанцию и повторил трюк еще несколько раз, до момента, когда я мог открывать огонь на поражение. С расстояния в 40 метров я пробил ему бензобак и британец запылал и рухнул. За этот день это была моя четвертая победа. Лотар сбил двоих. Похоже, мы устроили отцу прекрасное угощение. Вечером у нас было угощение, мы пригласили несколько человек, в том числе Веделя, бывшего тогда неподалеку. Думаю, англичане совсем потеряли к нам симпатию.

Я лечу домой.
Я сбил 50 аэропланов врага и получил отпуск. Вечером того же дня со мной пожелали говорить по телефону в Главной квартире: Его Величество пожелал со мной лично познакомиться. Я получил это сообщение 30 апреля, а должен был прибыть уже 2 мая. Если бы я воспользовался поездом, то опоздал-бы. Я решил лететь, ведь этот способ передвижения гораздо приятнее. На следующее утро я взлетел, но не на своем красном аэроплане, а на большой двухместной машине. Со мной летел один из моих офицеров, лейтенант Крефт, также предпочитавший воздушный способ передвижения и так же как и я, направлявшийся в отпуск.

Мы летели через Намюр, Льеж, Э ля Шапель и Кельн. Приятно было лететь без мыслей о войне. Погода была прекрасная, мы видели пароходы на реках и поезда на железных дорогах. Мы с легкостью обгоняли все внизу. К вечеру под нами собрались облака, мы продолжали полет по компасу и Солнцу. Чтобы не заблудиться и ненароком не сесть в Голландии, мы спустились вниз и обнаружили, что находимся над Намюром.
Около полудня следующего дня мы достигли Кельна. Накануне газеты сообщили о моей 52-й победе и нас ждал народ.

От Кельна мы некоторое время летели вдоль Рейна. Я неоднократно путешествовал здесь на поезде, пароходе и автомобиле, а вот сейчас летел на аэроплане. Доложу вам, Рейн - очень красивая река с воздуха. Пейзаж проплывал мимо нас слишком быстро, чтобы насладиться его красотами, хотя ощущения скорости, как при поездке в поезде или автомобиле, не было. Кстати, для пилота это коварная вещь: если на несколько минут отвлечься от пейзажа, можно пропустить нужные ориентиры и потеряться. После полудня мы прибыли в Главную квартиру и я отправился к своим друзьям, всю войну проработавшим там. Я в шутку называл их истребителями чернил.

На следующий день я был принят в Главной квартире Гинденбургом и Людендорфом. Было очень не по себе сидеть в Святая Святых - комнате, где вершились судьбы мирв, и поэтому я с радостью подчинился приказу завтракать с Кайзером. Его величество, видимо, был осведомлен, что сегодня мой день рождения, и поздравил меня с моим успехом и с двадцатипятилетием. Он вручил мне подарок. Мог ли я предположить, что в свой двадцать пятый день рождения буду сидеть по правую руку от фельдмаршала Гинденбурга и буду упомянут в его речи?! На следующий день я должен был завтракать с императрицей и полетел в Гамбург, где был принят со всей возможной любезностью и даже катал ее на аэроплане. Вечером ужинали у Гинденбурга, на следующий день я поехал во Фрайбург, где сел на аэроплан и полетел в Берлин. Погода стояла отвратительная, дождь сменялся градом, после чего пропеллер стал зазубрен, как пила. Увлекшись борьбой с непогодой, я забыл сверяться с местностью, а когда спохватился, было уже поздно. Я потерял дорогу и не имел представуления, где нахожусь. Ориентируясь в основном по компасу, я постарался выйти на направление Берлина. Бесполезно! Позже я обнаружил, что меня снесло на 60 миль в сторону. Отчаявшись найти дорогу в непогоду, мы с моим провожатым решили сесть на открытом месте и переждать бурю. Садиться на незнакомом месте - занятие неприятное, так как можно в любой момент загреметь колесом в рытвину и лишиться машины. Так и получилось, при посадке на лугу мы повредили шасси и не могли лететь дальше. Пришлось продолжить путешествие по железной дороге.
Несколько дней спустя я приехал в свой родной город Швейдниц. Народ радовался мне, прошло несколько демонстраций. После этого мне стало ясно, что народ принимает живейшее участие в своих солдатах.

Мой брат.
На восьмой день моего отпуска я получил телеграмму, что мой брат Лотар ранен, в результате расспросов я понял, что он был очень опрометчив. Они вдвоем с Альменродером над неприятельской территорией атаковали пехотный аэроплан, направлявшийся в нашу сторону. Разница в высоте между ними составляла 1000 метров. Брат мой начал пикировать, сближаясь с целью, но противник также спикировал, надеясь уклониться от боя. Лотара не заботило, над чьими позициями он находился. Я иногда тоже не обращал на это внимания, но мой брат совершенно терял голову, если не имел ни одного сбитого за весь полет.

Только на очень малой высоте Лотар сел неприятелю на хвост и сбил его. Случилось так, что над землей в тот день висела дымка и мой брат не успел сориентироваться на малой высоте, а был он далеко за фронтом, за хребтом Вими, который был всего-то метров 100 в высоту, но скрыл от Лотара наши позиции. Он полетел домой через фронт и был сильно обстрелян. В него попали, а вид собственной крови его расстраивал. Ему прострелили бедро и он быстро терял силы. Он перелетел фронт в полуобмороке и потерял сознание, подведя аппарат к первому попавшемуся лугу и выключив мотор. Его
"Фоккер" опустился сам по себе, хотя я не знаю аэропланов, садящихся автоматически. Правда, есть легенда, что на одном из учебных аэролдромов в Кельне есть старый учебный "Таубе", который, когда садишься в него и заводишь мотор, взлетает самостоятельно, делает полукруг и сам садится после точных пяти минут полета. Мой брат не был на такой чудесной машине, но все же при посадке не искалечился. Он пришел в себя лишь в госпитале и был отправлен в Дуэ.

Вообще за Лотаром в воздухе интересно наблюдать. Если он чувствует,и что противник сильнее его, он просто делает вид, что сбит, вываливается из боя и имитирует беспорядочное падение. Зрелище не для слабонервных, особенно для меня, его брата. Неприятель, как правило, бросается вслед, и уж тут Лотар показывает, на что способен, садится легковерному на хвост и сбивает его.
Иногда случаются чудеса. Один раз наблюдатель с вражеского аппарата, подбитого мной и загоревшегося, выпрыгнул из него на высоте в 50 метров, а это высота хорошей колокольни, и отделался лишь переломом ноги. В другой раз я ранил англичанина в голову и двухместная машина, вертикально падая, разбилась. Потом выяснилось, что наблюдатель с этого аппарата только слегка повредил себе череп. В другом случае, также произошедшем у меня на глазах, "Ньюпор", сбитый Бельке, врезался в глину, его летчик был ранен в живот и вывихнул руку в суставе, но остался жив.
А вот случай другого рода. Один из моих друзей на посадке сломал себе спину, когда его аэроплан в конце пробега скапотировал. попав колесом в кроличью нору. Капотирование было медленное, удар незначительный, и все же человек искалечился.

Вообще, Лотар никогда не боялся опасности и ему всегда сумасшедшим образом везло. Например, в 1914 г. он, будучи драгуном, находился зимой на Варте. Переплыть реку с целью разведки было практически невозможно, но он сделал это, удостоверил местоположение русских и вернулся тем же путем назад, после чего провел остаток дня в седле в обледенелой одежде и даже не простудился.
Зимой 1915 г. он поступил на авиационную службу, был наблюдателем, а потом, выдержав экзамен, в марте 1917 г. стал истребителем и попал в мой отряд. В третьем же полете Лотар проявил инициативу, атаковал и сбил англичанина. Четыре недели спустя на его счету было уже 20 побед - наверное, единственный случай в мире. 22-м его соперником стал знаменитый английский капитан Болл, так же хорошо известный, как и майор Хоукер. Они с Лотаром проявили равное мастерство в маневре, и британец пал жертвой лобовой атаки, правда, прострелил Лотару бензобаки. Болл сбил 36 немецких машин, но и сам не избежал такой же участи. Это, на мой взгляд, лучшая смерть для солдата.

Если бы Лотар не был ранен 5 мая, я полагаю, что к моему возвращению из отпуска он бы также имел 52 победы.
Мой отец находил разницу между спортсменом и мясником в том, что последний стреляет ради забавы. Мне, скажем, не доставляет удовольствия сбить два аэроплана подряд, достаточно одного. Мой брат думает иначе. Я наблюдал как он атаковал неприятельский истребитель и расстреливал его до тех пор, пока тот не взорвался.
Рядом с жертвой Лотара оказался второй аппарат, и огонь был тотчас перенесен на него, несмотря на то что первая жертва еще даже не упала на землю. Второй аэроплан также упал. По возвращении он спросил меня, сколько я сбил.
-Одного - ответил я.
-А я - двух! - сказал он.
Я тут же отправил его наводить справки о сбитых. Он, как и подобает мяснику, смотрел небрежно и нашел лишь одного из двоих.
Другого обнаружил я на следующий день...
При посещении Главной квартиры я познакомился с принцем фон Плесс и получил от него приглашение поохотиться в его имении на зубров. Имение Плесс - единственное место в Европе, кроме беловежских угодий русского экс-царя, где водятся зубры. 26 мая я прибыл в Плесс и началась охота, в ходе которой я был атакован гигантским зубром. Я убил одного зверя и был доволен охотой.

Пехотные, артиллерийские летчики и разведывательные машины.
Не стань я истребителем, я бы наверное стал пехотным летчиком, ведь они могут принести максимум пользы своим войскам, чья работа самая трудная. Эти храбрые люди летали в любую погоду и помогали нашим войскам связываться друг с другом, атакуют вражескую пехоту, корректируют стрельбу. Иногда и я этим занимался, выпуская очередь - другую по неприятельским окопам по пути домой с задания. Такая стрельба, конечно, имеет больше моральное значение. Корректирование артогня с помощью беспроволочного телеграфа - занятие еще довольно новое и требующее от летчика специфических данных. Я не могу этим долго заниматься, мой удел - битва. Наверное, лучшими корректировщиками становятся артиллерийские офицеры;
они обладают хорошими познаниями в том виде оружия, с которым взаимодействуют.

На русском фронте мы с покойным другом Хольком провели несчетное число разведок с воздуха. В маневренной войне хорошо проведенная разведка - уже половина успеха. Я действовал кавалерийскими методами, но на Западном фронте этого уже не достаточно. Тут с воздуха все пути сообщения кажутся мертвыми и безжизненными, хотя на деле под вами происходят непрестанные передвижения. Временами анализа в полете бывает недостаточно и приходится фотографировать объект, после чего необходимо в целости доставить пластинки домой, чтобы не начинать все сначала.
Часто фотограф должен ввязываться в бой, хотя я не сторонник этого; Фотопластинка зачастую бывает важнее сбитого отряда. Поэтому, фотограф должен, если возможно, избегать боя.
Сейчас разведка есть наиболее сложное задание, особенно на Западном фронте.

Германские аэропланы.
В течение мировой войны наши аэропланы претерпели значительную эволюцию. Скажем, во время войны появился и развился такой тип, как гигантский аэроплан. Это - колосс, способный нести 3-5 тонн бомб. Он медлителен, неповоротлив, его бензобаки напоминают железнодорожные вагоны. В его корпусе можно гулять. Недалек тот день, когда целые дивизии будут транспортироваться ими.

Полет на таком аппарате возможен не благодаря инстинкту, но благодаря техническим приборам, возимым на борту. В фюзеляже есть даже беспроволочный телеграф, посредством которого можно сообщаться с землей. В фюзеляже подвешиваются и бомбы, похожие на ливерные колбасы. Вооружение их состоит из большого числа пулеметов, а крылья с многочисленными подпорками создают впечатление крепостных сводов. Вообще я нахожу их ужасными, неспортивными, скучными и грубыми. Моя страсть - это одноместный истребитель, что-то вроде моего "красного малыша". Когда летишь на таком, тебе безразличнео твое положение в пространстве - хоть вниз головой, хоть вверх мотором. Можно летать как птица. Полагаю, что скоро можно будет купить личный комплект крыльев, оперения и мотора, одеть его, как костюм, и предаться наслаждению полета.
Думаю, мои дорогие читатели уже смеются над этой сказкой. Но не думаю, чтобы наши дети также смеялись над этим. Пятьдесят лет назад как сказка воспринималась мысль о полете над Берлином. Я помню, какую сенсацию произвел в нашей столице прилет первого "Цеппелина" в 1910 г. Теперь же, когда в небе пролетает дирижабль, немецкий мальчишка редко даже смотрит в небо.

Кроме гигантских аэропланов и маленьких истребительных машин существует еще громадное количество разнообразных типов летательных машин, а изобретательство еще не достигло вершины и, видимо, не скоро достигнет. Поэтому, кто знает на чем будут летать люди год, десятилетие спустя?

Примечание автора литературного переложения
Манфред фон Рихтгофен обрывает свои записи почти за год до своей смерти, последовавшей весной 1918 г. Англичане, еще недавно провозглашавшие барону здравицы, решили, что этот человек для них представляет слишком большую угрозу, ведь к моменту гибели он сбил уже больше 80 аэропланов. Поэтому эскадрилье Британского воздушного корпуса "Блэк Флайт", летавшей на "Совпичах - Трипланах" было дано задание уничтожить "Красного барона" любым способом и любой ценой. "Блэк Флайт" вызвал "цирк Рихтгофена" на поединок, и Рихтгофен, верный традициям авиационного рыцарства, вышел вперед для сражения с командиром британским командиром один на один. На него бросились сразу четыре "Совпича", причем один из
них самоотверженно подставился под его атаку, демонстративно уходя в сторону английских позиций со снижением. Рихтгофен устремился за ним, не заметив другого англичанина у себя на хвосте. Тот обстрелял "Красного малыша" и "Фоккер", не выходя из пике, упал за линией английских окопов. Опознание сбитого показало, что в барона попала единственная пуля - прямо в сердце. Англичане отдали дань уважения своему благородному врагу и похоронили его с подобающими воинскими почестями.

Барон Ма́нфред А́льбрехт фон Рихтго́фен (нем. Manfred Albrecht Freiherr von Richthofen ,2 мая 1892 г. 021 апреля 1918 г. — германский лётчик- истребитель, ставший лучшим асом Первой мировой войны с 80 сбитыми самолётами противника . Он широко известен по прозвищу «Красный барон », которое он получил после того, как ему пришла мысль покрасить в ярко-красный цвет фюзеляж своего самолета Albatros D.V , затем Fokker Dr.I , и благодаря своей принадлежности к немецкому баронскому дворянскому сословию фрайхерр. До сих пор считается многими «асом из асов».Происхождение

Манфред Альбрехт фрайхерр фон Рихтгофен родился 2 мая 1892 года в Бреслау, Селезия (сейчас Вроцлав в Польше) в дворянской семье. Отец — Альбрехт фрайхерр фон Рихтгофен; мать — Кунигунда фрайфрау фон Рихтгофен, дядя — Фердинанд фон Рихтгофен . Братья — Лотар фон Рихтгофен , Болько фон Рихтгофен. Сестра — Илзе фон Рихтгофен.

Предком Манфреда был знаменитый прусский фельдмаршал Леопольд I , фюрст фон Анхальт-Дессау . Когда Манфреду исполнилось 9 лет, семья переехала в Швайдниц (сейчас свидница в Польше). В молодости Манфред увлекался охотой и верховой ездой, что предопределило его выбор карьеры: по окончании кадетской школы, он поступил на службу в 1-й батальон Западно-прусского уланского полка имени императора Александра III (нем.Ulanen-Regiment Kaiser Alexander III. von Russland ).

После начала Первой мировой войны Манфред участвовал в боевых действиях на Восточном и Западном фронтах в чине кавалерийского офицера, однако вскоре это ему наскучило, и в мае 1915 года он запросил перевода в авиацию. Там он стал пилотом-наблюдателем.

Лётная карьера

Рихтгофен решил стать лётчиком после случайной встречи со знаменитым асом Освальдом Бёльке . Позже Рихтгофен служил у Бёльке в эскадрилье Jasta 2 . Свой первый воздушный поединок он выиграл 17 сентября 1916 года в районе Камбре. После этого он заказал у друга-ювелира серебряный кубок с выгравированными датой боя и типом сбитого аэроплана. Когда в блокадной Германии начались перебои с серебром, у Рихтгофена было 60 таких кубков.

Как и многие другие пилоты, фон Рихтгофен был ужасно суеверен: он ни за что не вылетал на задание, не получив поцелуя от любимой. Это суеверие быстро получило распространение у военных лётчиков.

23 ноября 1916 года Рихтгофен сбил своего одиннадцатого противника — английского аса Лено Хоукера на Airco D.H.2 , которого тогда называли «британским Бёльке». Несмотря на победу, он решил, что его истребитель Albatros D.II недостаточно хорош и ему требуется самолёт с лучшей манёвренностью, пусть даже и менее быстрый. К несчастью, Альбатросы были основными истребителями германских ВВС ещё довольно долго. Рихтгофен летал на моделях D.III и D.V значительную часть 1917 года, пока в сентябре не получил триплан Fokker Dr.I . Этот самолёт, выкрашенный в ярко-красный цвет, считается его символом, хотя до сих пор остаются сомнения, летал ли барон когда-нибудь на полностью красном триплане, или в красный цвет были покрашены лишь отдельные детали самолета.
Воздушный цирк

В январе 1917 года Манфред фон Рихтгофен сбил шестнадцатого противника и был удостоен высшей военной награды Германии — ордена «Pour le Mérite» . В феврале ему доверили командование эскадрильей (штаффелем) Jasta 11 . В нём летали многие германские асы, в том числе Эрнст Удет . С целью упрощения распознавания друг друга в бою в раскраске всех самолётов этого подразделения использовался красный цвет, а некоторые, в том числе и истребитель Рихтгофена, были полностью красные. Личный состав Jasta 11 обычно размещался в палатках, что позволяло располагаться ближе к линии фронта и обеспечивало мобильность, необходимую для избежания бомбардировок союзников. Из-за этого эскадрилью называли «воздушным цирком ».

Под командованием Рихтгофена эскадрилья действовала весьма успешно: в самый удачный месяц — апрель 1917 года, названный английскими лётчиками «кровавым апрелем », один только Манфред сбил 22 аэроплана противника. 6 июля он был тяжело ранен и выбыл из строя на несколько недель. Ранение в голову привело к тяжёлым последствиям — Рихтгофен страдал от головных болей и тошноты, изменился также и его характер. Считается, что до ранения ему не было свойственно упрямо следовать одной цели, забывая о других. Позже это качество сыграло роль в его гибели. После возвращения в строй Рихтгофену доверили командование 1-м истребительным полком (истребительной эскадрой) (Jagdgeschwader I), состоявшим из эскадрилий Jasta 4, 6, 10 и 11.

По слухам, к началу 1918 года Рихтгофен стал настолько легендарным, что командование опасалось, что в случае его смерти боевому духу немцев будет нанесён тяжёлый удар. Ему предлагали уйти в отставку, но он отказался, заявив, что его долг — обеспечивать поддержку с воздуха солдатам на земле, у которых нет такого выбора. После гибели Рихтгофена командование «воздушным цирком» перешло к выбранному им преемнику — Вильгельму Райнхарду , который командовал подразделением вплоть до своей гибели в авиакатастрофе 3 июля 1918 г. при облете нового истребителя. После этого командование перешло к Герману Герингу.

Гибель. Подробности.
21 апреля 1918 г. Манфред фон Рихтгофен был смертельно ранен в бою над холмами Морланкур, в районе реки Соммы, преследуя самолёт Sopwith Camel канадского лейтенанта Уилфреда Мэя. В свою очередь, Красного барона преследовал командир канадской эскадрильи капитан Артур Рой Браун . Также по красному «Фоккеру» Рихгофена вели огонь пулемётчики и стрелки австралийской пехотной дивизии. Рихтгофен получил ранение от пули 303-го калибра, стандартного для стрелкового оружия Британской империи, которая попала в грудную клетку снизу сзади и прошла насквозь. Он немедленно приземлился на холме рядом с дорогой Брэ-Карби, к северу от деревни Во-сюр-Сомм (Vaux-sur-Somme). Его «Фоккер» не был повреждён при посадке. Некоторые источники сообщали, что Рихтгофен умер через несколько секунд после того, как к нему подбежали австралийские солдаты, и что перед смертью он успел сказать несколько слов, из которых разобрали только «капут». Впрочем, большинство исследователей считает, что к тому времени он должен был уже быть без сознания или мёртв.

Заявления и расследования

В настоящее время считается, что Рихтгофен был убит из зенитного пулемёта, возможно, сержантом Седриком Попкином из 24-й пулемётной роты. Попкин был единственным пулемётчиком, стрелявшим по Красному Барону перед тем, как тот приземлился. Также по Рихтгофену вели огонь многие австралийские стрелки-пехотинцы, и один из них вполне мог сделать фатальный выстрел. Королевские военно-воздушные силы официально заявили, что Красного Барона сбил лётчик Браун, однако, с таким ранением Рихтгофен не мог прожить более 20 секунд, а в этот промежуток перед посадкой Браун не вёл огня. Тот факт, что пуля на выходе застряла в мундире, также скорее, свидетельствует в пользу того, что это была пуля с земли на излёте.

Последние исследования обстоятельств гибели барона доказывают, что Попкин не мог убить его, так как, по его собственному признанию, он стрелял барону «в лоб», а, как известно, Рихтгофен был ранен в правый бок. Поэтому единственным человеком, бывшим в состоянии убить барона, был пехотинец-доброволец австралийской армии Эванс.

7 декабря 2009 года было объявлено о нахождении свидетельства о смерти «Красного барона». Свидетельство было найдено польским историком Мацеем Ковальчиком (Maciej Kowalczyk) в немецком архиве в городе Острув-Велькопольски, расположенном на западе Польши. Эта территория в свое время принадлежала Германии, и Манфред фон Рихтгофен какое-то время находился в этом районе. В свидетельстве о смерти сказано, что летчик «скончался от полученного в бою ранения», но при этом отмечается, что имя фон Рихтгофена написано в документе с орфографической ошибкой. Таким образом, в найденном историком свидетельстве о смерти не уточняется, как именно погиб «Красный барон».

3-я эскадрилья ВВС Австралии, ближайшее подразделение сил Антанты, похоронила Рихтгофена с военными почестями на кладбище деревеньки Бертангль недалеко от Амьена 22 апреля 1918 г. Три года спустя, по распоряжению французских властей, он был перезахоронен на кладбище для немецких солдат. 20 ноября 1925 г останки Рихтгофена были перевезены в Берлин, и в присутствии тысячи горожан, военных чинов, членов правительства и самого Гинденбурга вновь перезахоронены на одном из берлинских кладбищ. В 1975 г прах Красного Барона был снова потревожен и теперь он покоится на семейном кладбище в Висбадене .

Счёт побед
В течение длительного времени по окончании Второй мировой войны многие историки считали, что 80 сбитых Рихтгофеном самолётов противника — преувеличение немецкой пропаганды. Некоторые авторы заявляли, что на его счёт записывались противники, сбитые его эскадрильей или звеном. Однако, на гребне новой волны исследований мировой войны в 1990-х годах, было проведено подробное разбирательство. Исследование под руководством английского историка Нормана Фрэнкса , опубликованное в книге 1998 года Under the Guns of the Red Baron , документально подтвердило по крайней мере 73 победы Рихтгофена — вплоть до имён сбитых им лётчиков. Вместе с неподтверждёнными фактами, его личный счёт может достигать 84 побед

При размещении у себя на сайтах, блогах и группах не забывайте упоминать автора и источник.